Эдит Уортон: Рассказы

Удивительная история Фреда Мерчада о том, как его посетил призрак, рассказанная однажды вечером после великолепного обеда у нашего старого друга Калвина, настроила всех на мистический лад.

Окутанная дымом наших сигар, тускло освещенная сонно тлеющими в камине угольками, библиотека Калвина с дубовыми панелями на стенах и темными старинными переплетами была хорошим фоном для подобных историй; а так как после вступления Мерчада никто не хотел слышать ничего, кроме рассказов о привидениях, мы решили узнать, на что способна наша компания, и обязали каждого внести свою лепту. Нас было восемь, и семеро смогли более или менее успешно выполнить поставленные условия. Все мы были немало удивлены, обнаружив, что нам удалось собрать такую коллекцию рассказов о сверхъестественных явлениях, — ведь никто из нас, если не считать самого Мерчада да еще юного Фила Френхема, чья история, пожалуй, была наименее интересной, не имел обыкновения предаваться размышлениям о потустороннем мире. Так что у нас были все основания гордиться своими семью «экспонатами», и никому даже в голову не пришло ожидать восьмого рассказа из уст самого хозяина.

Наш старый друг, мистер Эндрю Калвин, который, удобно устроившись в кресле, молча слушал эти повествования, посматривая на нас сквозь кольца дыма с добродушной терпимостью мудрого древнего идола, был не из тех, кого посещают призраки, хотя и обладал достаточным воображением, чтобы без всякой зависти наслаждаться необыкновенными свойствами своих гостей. По возрасту и образованию он придерживался здоровых позитивистских традиций, и его образ мыслей сформировался во времена эпической битвы между физикой и метафизикой. Но И в те дни, как, впрочем, и всегда, он был, в сущности, лишь сторонним наблюдателем, насмешливым зрителем в огромном беспорядочном балагане жизни, и если он порою потихоньку покидал свое место, то лишь для того, чтобы мимоходом заглянуть в мир кулис, но никогда, сколько нам было известно, не выказывал ни малейшего желания выйти на сцену и исполнить собственный номер.

Среди его сверстников сохранилось туманное предание, будто в далеком прошлом, находясь в каком-то романтическом краю, он был ранен на дуэли, но эта легенда столько же мало соответствовала тому, что мы, люди младшего поколения, знали о его характере, сколько утверждение моей матушки, что в свое время это был невысокий обаятельный человек с прелестными глазами, могло дать представление о его физиономии.

— Он, наверное, всегда был похож на вязанку хвороста, — однажды заметил о нем Мерчад.

— Скорее на гнилушку, — поправил его кто-то, и это сравнение показалось нам весьма удачным.

Его короткое приземистое туловище и в самом деле напоминало обрубок бревна, а лицо с блестящими красными глазами было пятнистым, как древесная кора. Он постоянно пребывал в праздности, которую всячески оберегал и лелеял, стараясь не растрачивать ее на суетные дела. Его заботливо охраняемое время было посвящено развитию утонченного ума и нескольким тщательно подобранным привычкам, и никакие людские треволнения, по-видимому, не омрачали его безоблачного горизонта. Однако бесстрастное созерцание вселенной не улучшило его мнения об этом дорогом эксперименте, а изучение рода человеческого, казалось, привело его к выводу, что все мужчины излишни, а женщины необходимы лишь постольку, поскольку кто-то должен стряпать. В важности последнего пункта он не сомневался ни на йоту, и гастрономия была единственной наукой, которую он почитал как некую догму. Следует признать, что его небольшие званые обеды были убедительным аргументом в пользу подобной точки зрения, и, кроме того, они были причиной — хотя и не главной — верности его друзей.

Его духовное гостеприимство было менее соблазнительным, но не менее увлекательным. Ум его был подобен форуму или какому-то находящемуся на открытом воздухе месту для обмена мыслями; несколько холодному и ветреному, но светлому, просторному и тщательно прибранному, вроде Академической рощи, [2] …вроде Академической рощи… — В Древней Греции Академией называлась роща близ Афин, где великий философ Платон (427–347 до н. э.) беседовал со своими учениками. в которой облетели все листья. На этой доступной лишь избранным арене человек десять из нас нередко собирались, чтобы помериться силами и поупражняться в красноречии; и словно для того, чтобы сохранить эту, как нам казалось, исчезающую традицию, два-три неофита время от времени присоединялись к нашему обществу.