Чарльз Диккенс: Битва жизни (пер. Кронеберг)

— О, Мери, Мери! О, сестра моя! О, душа души моей! О, невыразимое счастье! Тебя ли вижу я опять?

То былъ не сонъ, не видѣніе — дитя надежды или страха, но сама Мери, милая Мери! до того прекрасная, до того счастливая, несмотря на битву ея жизни, что когда заходящее солнце озарило лицо ее, она походила на ангела, ниспосланнаго на землю для чьего нибудь утѣшенія.

Она приникла къ сестрѣ, опустившейся на скамью и обнявшей ее; она улыбалась сквозь слезы, стоя передъ ней на колѣняхъ, обвивши ее руками и не сводя съ нея глазъ. Солнце обливало голову ея торжественнымъ свѣтомъ и ясною тишиною вечера. Наконецъ, Мери прервала молчаніе, и спокойный, тихій, ясный, какъ этотъ часъ дня, голосъ ея произнесъ:

— Когда я жила въ этомъ домѣ, Грація, какъ буду жить въ немъ опять….

— Постой, душа моя! Одну минуту! О, Мери! Опять слышать твой голосъ….

Грація не могла сначала вынести звуковъ этого дорогого ея сердцу голоса.

— Когда я жила въ этомъ домѣ, Грація, какъ буду жить въ немъ опять, я любила Альфреда всего душой, любила его безгранично. Я готова была умереть за него, какъ ни была я молода. Любовь ее была выше всего въ мірѣ. Теперь все это уже давно прошло и миновалось, все измѣнилось; но мнѣ не хочется, чтобы ты, которая любишь его такъ искренно, думала, что я не любила его также чистосердечно. Я никогда не любила его такъ сильно, Грація, какъ въ ту минуту, когда онъ простился съ нами на томъ самомъ мѣстѣ и въ этотъ самый день. Никогда не любила я его татъ сильно, какъ въ ту ночь, когда бѣжала изъ отцовскаго дома.

Сестра могла только смотрѣть на нее, крѣпко сжавши ее руками.

— Но онъ, самъ того не зная, плѣнилъ уже другое сердце, прежде нежели я поняла, что могу подаритъ ему свое, продолжала Мери съ кроткою улыбкою. — Это сердце, — твое сердце, сестрица, — было такъ полво привязанности ко мнѣ, такъ благородна и безкорыстно, что старалось подавить свою любовь и умѣло скрыть ее отъ всѣхъ, кромѣ меня: мои глаза изощряла признательность. — Это сердце хотѣло принести себя мнѣ въ жертву, но я заглянула въ глубину его и увидѣла его борьбу. Я знала, какъ оно высоко, какъ неоцѣненно оно для него, какъ дорожитъ онъ имъ, несмотря на всю свою любовь ко мнѣ. Я знала, сколько задолжала я тебѣ, - я ежедневно видѣла въ тебѣ великій примѣръ. Что ты сдѣлала для меня, Грація, — я знала, что и я могу, если захочу, сдѣлать для тебя. Я никогда не ложилась безъ молитвы о совершеніи этого подвига. Никогда не засыпала я, не вспомнивши слова самого Альфреда, сказанныя имъ въ день отъѣзда: зная тебя, я поняла, какую истину сказалъ онъ, что каждый день на свѣтѣ одерживаются великія побѣды внутри сердецъ, побѣды, передъ которыми это поле битвы — ничто. Когда я все больше и больше вдумывалась, что каждый день и часъ совершается такая тяжелая битва и чело остается ясно, и никто объ немъ не знаетъ, задуманный подвигъ казался мнѣ все легче и легче. И Тотъ, Кто видитъ въ эту минуту сердца наши и знаетъ, что въ моемъ сердцѣ нѣтъ и капли жолчи или сожалѣнія, что въ немъ одно чистое чувство счастья, Тотъ помогъ мнѣ дать себѣ слово никогда не бытъ женою Альфреда. Я сказала: пусть будетъ онъ моимъ братомъ, твоимъ мужемъ, если рѣшимость моя доведетъ до этого счастливаго конца, но я никогда не буду его женою. А я любила его тогда пламенно, Грація!

— Мери, Мери!

— Я старалась показать, что я къ нему равнодушна; но это было тяжело, и ты постянно говорила въ его пользу. Я хотѣла открыть тебѣ мое намѣреніе, но ты никогда не захотѣла бы выслушать меня и одобрить. Приближалось время его возвращенія. Я чувствовала, что надо на что нибудь рѣшиться, не дожидаясь возобновленія ежедневныхъ сношеній. Я видѣла, что одно великое горе, поразивши насъ разомъ, спасетъ всѣхъ отъ долгой агоніи. Я знала, что если я уйду, все кончится тѣмъ, чѣмъ кончилось, то есть, что обѣ мы будемъ счастливы, Грація! Я написала къ тетушкѣ Мартѣ и просила пріюта у нея въ домѣ: я не разсказала ей тогда всего, но кое что; и она охотно согласилась принять меня. Когда я обдумывала еще все это, въ борьбѣ съ привязанностью къ отцовскому крову, Уарденъ нечаянно сдѣлался на нѣкоторое время нашимъ гостемъ.

— Этого-то я и боялась въ послѣдніе годы! воскликнула Грація, и лицо ея помертвѣло. Ты никогда не любила его — и вышла за него, принося себя въ жертву мнѣ!

— Тогда, продолжала Мери, крѣпче прижавши къ себѣ сестру:- онъ собирался уѣхать на долгое время. Оставивши нашъ домъ, онъ прислалъ мнѣ письмо, въ которомъ описалъ свое состояніе, свои виды въ будущемъ, и предложилъ мнѣ свою руку. По его словамъ, онъ видѣлъ, что ожиданіе пріѣзда Альфредова меня не радуетъ. Онъ думалъ, что сердце мое не участвуетъ въ данномъ мною словѣ, думалъ, можетъ быть, что я любила его когда-то, и потомъ разлюбила, и считалъ, можетъ быть, мое равнодушіе непритворнымъ — не знаю навѣрное; но я желала, чтобы въ вашихъ глазахъ я была совершенно потеряна для Альфреда, потеряна безвозвратно, мертва. Понимаешь ли ты меня, милая Грація?