Чарльз Диккенс: Сверчок за очагом (пер.Линдегрен)

Чайникъ первый завелъ пѣсню! Мало ли что говоритъ миссисъ Пирибингль! Мнѣ лучше знать. Пусть она твердитъ хоть до скончанія вѣка, будто бы не помнитъ, кто изъ нихъ первый подалъ голосъ: чайникъ, или сверчокъ; но я стою на томъ, что то былъ чайникъ. Кажется, мнѣ можно знать! По голландскимъ часамъ съ лакированнымъ циферблатомъ, стоявшимъ въ углу, онъ завелъ пѣсню на цѣлыхъ пять минутъ раньше, чѣмъ послышалась трескотня сверчка.

Какъ будто часы не кончили бить, а маленькій косарь на ихъ верхушкѣ, судорожно махающій вправо и влѣво косой передъ мавританскимъ дворцомъ, не успѣлъ скосить полъ-акра воображаемой травы, пока сверчокъ присоединился къ этой музыкѣ!

Я вовсе не настойчивъ отъ природы. Это всѣмъ извѣстно. Я не сталъ бы спорить съ миссисъ Пирибингль, еслибъ не былъ увѣренъ въ своей правотѣ. Ничто не принудило бы меня къ тому. Но это вопросъ факта. А фактъ на лицо: чайникъ зашумѣлъ по крайней мѣрѣ на пять минутъ раньше, чѣмъ сверчокъ далъ знать о своемъ существованіи. А вотъ, поспорьте еще со мной, тогда я буду утверждать, что на цѣлыхъ десять минутъ раньше!

Позвольте мнѣ изложить въ точности, какъ все случилось. По настоящему слѣдовало бы приступить къ этому съ перваго слова, еслибъ не одно простое обстоятельство: когда мнѣ приходится разсказывать исторію, я долженъ непремѣнно начать ее съ самаго начала, а какимъ же образомъ начать съ начала, если не начнешь говорить о чайникѣ?

Надо думать, что тутъ устроилось нѣчто вродѣ состязанія, соревнованія въ искусствѣ между чайникомъ и сверчкомъ. Вотъ что послужило къ нему поводомъ и вотъ какъ оно произошло.

Выйдя изъ дома въ холодныя сумерки и стуча по мокрымъ камнямъ деревянными калошами на желѣзныхъ подрѣзяхъ, оставлявшими на дверѣ безчисленные грубые отпечатки первой теоремы Эвклида, миссисъ Пирибингль наполнила чайникъ изъ бочки съ водою.

Вернувшись въ комнату безъ калошъ (и сдѣлавшись гораздо ниже, потому что калоши были высоки, а миссисъ Пирибингль мала ростомъ), она поставила чайникъ на огонь. Совершая это она на минуту вышла изъ терпѣнія, потому что вода была непріятно холодна, а при сырой погодѣ какъ будто пропитывала собою всякое вещество, включая даже подрѣзи калошъ, а влага добралась до ножныхъ пальцевъ миссисъ Пирибингль и даже обрызгала ей ноги. А такъ какъ она гордится своими ногами (и совершенно основательно), относительно же чулокъ соблюдаетъ большую опрятность, то, понятное дѣло, ей было трудно преодолеть свою досаду.

Вдобавокъ чайникъ велъ себя несносно и упрямился. Онъ не хотѣлъ устанавливаться на каминной рѣшеткѣ и добродушно приспособляться къ неровностямъ груды каменнаго угля; ему непремѣнно было нужно клевать носомъ, какъ пьяницѣ, и распускать слюни съ самымъ идіотскимъ видомъ. Въ припадкѣ сварливости онъ мрачно шипѣлъ на огонь. Къ довершенію бѣды, крышка, не слушаясь пальцевъ миссисъ Пирибингль, сначала перекувырнулась, а потомъ съ изобрѣтательной настойчивостью, достойной лучшей цѣли, нырнула бокомъ прямо на дно чайника. Надо думать, что корпусъ судна «Рояль Джорджъ» не оказалъ и половины того чудовищнаго сопротивленія, когда его поднимали съ морского дна, какимъ отличалась крышка отъ чайника, прежде чѣмъ хозяйкѣ удалось достать ее. Но и послѣ того чайникъ оставался угрюмымъ въ своей неподатливости; выгибая ручку съ вызывающимъ видомъ и уставившись насмѣшливо и дерзко своимъ носикомъ прямо на миссисъ Пирибингль, онъ точно говорилъ: «вотъ не буду кипѣть. Ни за что не буду!»

Но къ миссисъ Пирибингль уже вернулось ея хорошее настроеніе духа; она потерла одну объ другую свои пухлыя ручки и сѣла, смѣясь, передъ чайникомъ. Тѣмъ временемъ веселое пламя поднималось и опускалось, отбрасывая бѣглый, яркій отблескъ на маленькаго косаря на верхушкѣ голландскихъ часовъ. При его быстромъ мельканіи можно было подумать порою, что деревянная фигурка передъ мавританскимъ дворцомъ стояла, не шевелясь, и все замерло въ неподвижности, кромѣ этого метавшагося неугомоннаго огня.

Но косарь находился въ движеніи; его съ неизмѣнной правильностью дергали судороги дважды въ секунду. Когда же часы принялись бить, то его терзанія становились ужасными, и когда кукушка выглянула изъ опускной дверки во дворцѣ и прокуковала шесть разъ, ея кукованье заставляло бѣднягу извиваться въ корчахъ, точно замогильный голосъ призрака или невидимыя проволоки, дергавшія его за ноги.