Джон Пристли - При блеске дня

— Смышленые у тебя дети, как я погляжу, — сказал я и невольно подумал, что именно в Шейле и Джоне мог бы сейчас хоть одним глазком увидеть юную Бриджит Элингтон.

— О да! — воскликнула она и стала рассказывать, что говорят маэстро и критики про игру Шейлы, а учителя — про маленького Джона. Раз или два ее зеленые глаза вспыхивали, и она вновь становилась прежней Бриджит. Но лишь на миг.

— Тогда ты имеешь полное право ими гордиться. У тебя была нелегкая жизнь, но ты справилась. Молодец.

Я подумал, где сейчас Элизабет и о чем, по ее мнению, мы разговариваем. Не удивлюсь, если она воображает, как мы рыдаем в объятиях друг друга над разбитыми чайными чашками, а фоном звучит какая-нибудь подходящая музычка. Лиз из Голливуда!

— Да, мне было нелегко, — сказала она с легким и более чем оправданным налетом самодовольства. — Хотя самое худшее позади. Я все еще даю уроки, но больше не играю. Конечно, я никогда не играла так, как Шейла. А Джон, когда дурачится, иногда напоминает мне Оливера… помнишь его?

— Конечно, помню. — И тут я рискнул: — Помню один вечер, когда мы — я, ты и Оливер — пошли в гости к Литону… такому странному костлявому страховому агенту, который чудесно играл на фортепиано. А потом мы возвращались домой в лунном свете и несли всякий вздор. — Я ностальгически улыбнулся.

Она тоже улыбнулась, вежливо и сдержанно, глаза ее были пусты.

— Это было так давно, столько всего случилось с тех пор… Но я помню, что мы тогда вообще несли много вздора, как и положено детям. Ты не женат?

Я предложил ей сигарету, и она, к моему удивлению, ее приняла. Мне сразу стало поуютней, даже если в действительности между нами ничего не изменилось.

— Нет. Так и не сподобился.

— Ты говоришь как американец, — с упреком проговорила Бриджит.

— Набрался там всяких словечек, — констатировал я факт, даже не думая извиняться. — Впрочем, все местные киношники говорят как американцы. Наверное, так мы надеемся приманить удачу.

— Не понимаю.

— А, не обращай внимания, — поспешно сказал я. — Просто шучу.

— Я редко хожу в кино, — заявила она.

— И я тебя не виню.

— Майкл, мой старший сын, подумывал стать актером. Он как отец — высокий, черноволосый и очень красивый. Больше похож на ирландца, чем остальные двое. Он совсем не верит в войну.

— А во что он тогда верит? — резко спросил я, сразу невзлюбив красивого молодого Майкла. — В Дахау и Освенцим? Ладно, не будем об этом. — Тут я перешел к главному. — Два дня назад я беседовал с Никси — они теперь лорд и леди Харндин, — о том воскресном вечере, когда они зашли проведать твоего отца, а ты набросилась на них с упреками. Только не говори, что забыла.

— Нет, я все помню. Вот только не пойму, зачем ты сейчас это вспоминаешь. Я была тогда младше Шейлы и немногим старше Джона.

— Да-да, это уже не имеет никакого значения… Но Элеонора Никси очень меня удивила. Она сказала, что отбила Бена Керри у Евы не из шалости, как мы думали, а потому что любила его всем сердцем.

— Неужели? Насколько я помню, эта женщина вообще не могла никого любить, кроме самой себя.

— И все же мне думается, что она сказала правду. Я немного ее встряхнул. Видишь ли, в 1919-м я встречался с Джоан, и она рассказала, что Ева не случайно упала с утеса Пикли-Скар, а покончила с собой.

— Чушь какая! — презрительно фыркнула Бриджит. — Джоан могла что угодно сказать, лишь бы привлечь к себе внимание. Ты никогда не понимал ее истинную сущность… Да и нашу с Евой тоже. Мы часто посмеивались над тобой — по-доброму, конечно, — но из-за одиночества, сентиментальности и романтизма ты всегда воспринимал нас не такими, какими мы были на самом деле. Ну и еще потому, что хотел быть писателем, наверное. Это единственная причина…

Бриджит резко умолкла.

— Причина чего?

— Ну, ты ведь мне написал однажды из армии, а я не ответила. Именно поэтому. Я только сейчас вспомнила, впервые за много лет. Видишь ли, у меня есть дела поважнее, чем думать о своей юности, когда я была глупым подростком и ничего не понимала в жизни.

В ее взгляде я легко прочитал, что, будь у меня голова на плечах, я бы тоже не вспоминал сейчас прошлое, а рассказывал бы ей, как мой сын служит в военно-воздушных силах, а дочь собирается поступать в Кембридж.

— Хорошо, Бриджит, — с некоторой досадой ответил я, — может, ты и права. Я ничего не знал о сестрах Элингтон тогда и напрасно трачу время сейчас. Ты ведь это хотела сказать? Но мое предположение ничем не хуже твоего, а может и лучше: не зря же я столько времени вспоминал прошлое. Так вот, я считаю, что именно события тех лет сделали тебя той, кем ты стала. Ко мне это тоже относится, конечно. В какой-то момент — думаю, после смерти Оливера и отца — ты перестала оглядываться назад, потому что не смела: прошлое лежало в руинах. А потом ты вышла замуж за человека, который — глубоко в душе ты знала это уже тогда — заставит тебя тащить на себе всю семью. И тот факт, что он родом из другой страны, еще более чудной, чем наша, не облегчил твою участь. Да ты и не хотела ее облегчать, напротив, ты устроила для себя грандиозную гонку с препятствиями, за победу в которой тебе досталась счастливая любящая семья. И в следующий раз, когда ты захочешь сказать, что тебе некогда вспоминать юность, подумай: Шейла и Джон сейчас живут примерно в таком же мире, который я пытался вспомнить…