Шмуэль-Йосеф Агнон - Под знаком Рыб

Зашли к нему друзья. Запах кофе, доносившийся из его дома, привел их в комнату Хемдата. Гурышкин в радостном настроении: ведь он — один из строителей города и сейчас пишет новую книгу об истории Тель-Авива со дня его основания. Дорбан тоже навеселе. Правда, несмотря на это, он верен себе. Дорбан, видите ли, привык к пустыне, и города не волнуют его душу. Он не посвятит Тель-Авиву новые стихи, его муза не вдохновится новыми жилыми кварталами. Но Гурышкин не принимает его слова всерьез. В конце концов, имя Дорбана еще не появилось в печати. На кого Гурышкин всерьез сердится, так это на Пизмони, который только что опубликовал новое стихотворение, посвященное берегам Днепра. Ну никакой логики — человек живет в Стране Израиля и слагает стихи о реках России.

Хемдат наполнил чашки. Вино пьянит, но кофе отрезвляет. Патриотические речи постепенно прекратились, разговор перешел на любовь и женщин. Хемдат, который прежде все время молчал, теперь встрепенулся.

— Когда идешь к девушке, а душа твоя холодна, — сказал он вдруг, — бери с собой какого-нибудь простака с мускулами, и можешь быть уверен, что он покорит сердце твоей девицы и ты не запутаешься в любовных проблемах.

Скромница Пнина опустила голову. Она не ожидала услышать из уст Хемдата такие грубые слова.

Гости ушли. Хемдат отправился погулять. По дороге ему встретились Яэль и Шаммай. Яэль спросила, сколько он уплатил в пансионе у Якова Малкина. Она хотела бы отдать ему деньги, которые он потратил на нее тогда, на исходе субботы. Хемдат смущенно улыбнулся. Яэль сказала:

— Вы нехорошо поступаете, господин Хемдат, стоите и молчите.

Хемдат сказал:

— Мне нечего вам сказать.

Тут вмешался Шаммай:

— Своим молчанием вы ее обижаете.

Яэль перебила его.

— Почему вы не приходите ко мне? — спросила она.

— А почему вы не приходите ко мне? — спросил Хемдат.

Яэль воскликнула, что была у него, но не застала Хемдата, а свидетельство этому, что она видела его зеленый плащ — он лежал на стуле. Хемдат сказал:

— Если так, то пойдемте ко мне сейчас.

Нет, сказала Яэль, пусть он сначала придет к ней.

И тут же заговорила о чем-то другом.

Он уже когда-то сказал ей все, что думает о Шаммае. Ему не нравится этот юнец, который приударяет за ней. Его отец в Америке напряженно работает, чтобы сын мог заниматься наукой, а тот кормится трудами отца и при этом гоняется за развлечениями. Шаммай неспособен сделать женщину счастливой. Он оставляет пятно на репутации каждой девушки, за которой волочится. Но и он сам, Хемдат, тоже сейчас представляет для нее опасность, потому что снова оказался во власти душевных терзаний. Ей лучше отдалиться от него ради ее собственного блага, потому что его душа подвержена приступам чего-то вроде малярии.

Он знал, что она расскажет о его словах Шаммаю. Чего еще ожидать от легкомысленной болтушки? И что же? Теперь Шаммай хвастается дорогим кольцом, которое подарил Яэли, а он, Хемдат, выглядит лгуном. Как же поступил Хемдат? Пошел извиняться перед Шаммаем.

А меж тем вожделение не дает ему покоя. Да еще эти светлые, почти голубые ночи, что идут одна за другой. Хоть бы мадам Илонит ему встретилась, что ли? Вот уж и лето кончается. Молодежь еще щеголяет в легких нарядах, но недели через две-три, прикоснувшись к девушке, ты уже не почувствуешь гладкость ее тела. Хемдат теперь много думал о девушках и о женщинах, но, когда встречался с ними, вел себя стесненно и неловко. Порой он вспоминал те дни, когда при всех целовал руки мамаш и тайком — лица их дочерей, а иногда даже не мог представить себе, что это было с ним на самом деле.

Когда одиночество охватывало его, он выходил из своей комнаты. Но куда бы он ни шел, одиночество следовало за ним по пятам, и человеческий запах приводил его в ужас. Ему хотелось снова забраться в собственную нору и быть подальше от всех, чтобы не чувствовать других, да и не чувствовать самого себя, как если бы тело его застыло и все кости онемели. Но когда кто-нибудь невзначай брал его за локоть, Хемдат дрожал от скрытой радости.

Он бродил по улицам Яффы. Его дни проходили без дела, а ночи — без отдыха. Друзья говорили ему: «Ничего страшного, такое состояние обычно предшествует творческому подъему». И действительно, какие-то великие сдвиги назревали в мире. И ему уже слышны шаги грядущего. Да, ему еще суждено увидеть много событий. Он уже ощущал их приближение, он слышал их голоса, он чуял их запах. Большие перемены все приближаются, они все ближе и ближе, и нынешняя реальность уступает им место. Уходит пылающий и постылый день, наступает вечер.