Его комната была на верхнем этаже, и все ее пять окон целый день оставались распахнутыми настежь. Зеленоватые занавески колыхались, точно волны Нила, и, когда они колыхались, кисточки света и тени сплетались на полу. Хемдат ходил по комнате от стены к стене. Окна были открыты всем ветрам, но дверь — плотно закрыта. Благословенные дни осенних праздников [22] Осенью в еврейском календаре сразу три важных праздника — Новый год (Рош а-Шана), Судный день (Йом Кипур) и праздник Кущей (Суккот) в память о шатрах, в которых предки жили во время странствий по Синайской пустыне.
пришли в мир, и Хемдат знал их смысл. Теперь ты не нашел бы его на улицах Яффы и не встретил бы на берегу моря. В шатре своей комнаты сидел он за верным своим столом. Чем же праздновал он приход этих дней? Поднесением им своих стихов.
А лето уже совсем ушло, и осенние ветры дуют всё сильней. Эвкалипты качаются в саду и роняют на землю увядшие листья. Вот и в углу его комнаты валяется сухой лист. Ветер занес его сюда. Солнце садится, и черные тучи несутся по небу, как птицы в конце лета. Может, зажечь лампу? Почему он сидит в темноте? Потому что вот-вот войдет Яэль. Он встретит ее улыбкой. Не станет припоминать ей старые грехи. Они будут сидеть рядом на зеленой кушетке. Ведь она его любимая.
И он задумался: как давно я знаю ее? И ответил себе: о, с незапамятных времен, целую вечность, — может быть, год, может быть, больше. В те давние, легкие дни, когда над землей вспыхнули первые весенние ночи, он вышел как-то к большому песчаному холму. Несколько девушек гуляли там, и одна из них шла с гордо поднятой головой, придерживала поля своей шляпки и громко смеялась.
Хемдат поднялся и вышел.
Ноги сами привели его к этому холму.
Он шел и шел, огибая его, но к нему не приближаясь.
И вдруг оказался на его вершине.
Зеленоватая прохладная луна освещала пески. Здесь, на этом месте, он увидел ее впервые. Здесь, в этом месте он гулял с нею. «Холмом любви» называли они этот песчаный холм. Его сердце сжалось. Как недавно это было. Еще дрожат над песком звуки тех слов, которыми она описывала женщину, не выпускавшую стакана из рук. «Ха-ха-ха, и никогда не пьянела. Знала секрет».
Он стоял на вершине холма. Внезапно внизу вырисовалась какая-то тень. Он удивился, как мог бы удивиться человек, который вошел в свой дом и вдруг увидел что-то незнакомое. Ведь он так давно знает этот холм, каждую его деталь. Что же это за тень? Уж не вырастил ли здесь за ночь Господь, благословен Он, какой-нибудь новый куст или дерево? А может, это идет человек?
Он загадал: если это тень дерева, значит, наша любовь сильна, она сохранилась и еще продолжится. Если же это тень путника, значит, и любовь наша прошла, как тень. Он застыл в ожидании. Пусть бы этот миг меж надеждой и отчаянием длился вечно. Его вдруг охватил покой — тот бесконечный покой, что между мгновением, когда ребенок упал, и мгновением, когда он заплакал.
В эту минуту тень дрогнула и стала приближаться. Он перевел дыхание и сказал: «Что ж, значит, это путник».
Мужчина или женщина?
Женщина.
Он глубоко втянул воздух и подумал: «Слава Богу, что это не Яэль. Будь это Яэль, я бы счел это дурным предзнаменованием».
Мимо него прошла Яэль.
Она не посмотрела на него.
Хемдат спустился с холма.
1
Весь тот субботний день я не ел ни крошки. Верно говорит Талмуд: «Кто позаботится в канун субботы, у того будет в субботу, кто не позаботится в канун субботы, у того не будет в субботу». Я не позаботился в канун субботы, и в субботу у меня не оказалось еды. В ту пору я был одинок. Жена с детьми уехали за границу, я остался в доме за хозяина, и забота о моем пропитании легла на меня самого. Если я не приготавливал себе что-нибудь поесть или лень было тащиться в гостиницу, в кафе или в столовку, мне приходилось запирать свои кишки на замок. Вот и в тот день я надумал было сходить поесть в одну гостиницу, но солнце палило, как в пекле, и я решил, что лучше потерпеть голод, чем выходить на улицу в такой лютый хамсин.
По правде говоря, и квартира не так уж защищала меня от жары. Пол пылал пламенем, потолок дышал духотой, стены стонали от зноя, и все предметы в комнате изливали на меня тепло, словно бы один огонь набирал силу от другого, жар комнаты — от жара тела, жар тела — от жара комнаты. И все-таки, когда человек у себя дома, он, если хочет — обливается, если хочет — раздевается, и одежда не висит на нем гирей.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу