Гарольд Роббинс: Саквояжники (Охотники за удачей, Первопроходцы)

Всю дорогу до студии я напряженно размышлял, и когда машина остановилась у ее ворот, мне сразу все стало ясно.

— И все-таки нам надо искать замену Боннеру, — сказал Макаллистер, вылезая из машины. — Вряд ли выйдет что-нибудь хорошее, если студией будет руководить адвокат. Я ничего не смыслю в кино.

Я задумчиво посмотрел на него. Конечно, он был прав. Но кому же доверить студию? Меня это дело больше не волновало. В моем воображении не осталось ни одного сюжета, который я хотел бы воплотить на экране и показать миру. Тем более что в том кабинете, из которого я только что вышел, стоял небольшой ящичек с экраном, который скоро будет в каждом доме. Богатом и бедном. И этот ящичек завладеет всеми фильмами, чего никогда не смогут сделать кинотеатры. Словом, фильмы меня больше не интересовали.

Даже будучи ребенком, если уж я и расставался с игрушкой, то расставался с ней навсегда, чтобы больше никогда к ней не возвращаться.

— Продай кинотеатра, — прошептал я Макаллистеру.

— Что? — воскликнул он, не поверив своим ушам. — Ведь только они и приносят какие-то деньги.

— Продай кинотеатры, — повторил я. — Через десять лет в них уже никто не будет ходить, во всяком случае не столько народа, сколько сейчас. Люди смогут смотреть кино прямо дома.

— А что делать со студией? — В голосе Макаллистера прозвучал легкий сарказм. — Тоже продать?

— Да, — тихо ответил я. — Но не сейчас. Лучше всего через десять лет. Когда людям, которые будут делать фильмы для этих маленьких ящичков, будет не хватать помещений. Вот тогда и продай.

— А до этого времени что с ней делать? Пусть гниет, пока мы будем платить за нее налоги?

— Нет, — ответил я, — пусть приносит доход, как это сделал старый Голдвин. Если мы даже и потеряем немного на этом, я не буду в претензии.

— Ты действительно этого хочешь?

Да, — ответил я, переводя взгляд с Макаллистера на крышу здания. Я только сейчас по-настоящему разглядел ее. Из-за гудрона она была черная и безобразная.

— Мак, ты видишь эту крышу? — спросил я, и Макаллистер посмотрел вверх, щурясь на заходящее солнце. — Прежде всего, — сказал я, — выкраси ее в белый цвет.

Я спрятал голову назад в машину. Невада бросил на меня странный взгляд, голос его прозвучал почти печально:

— Ничего не изменилось да малыш?

— Да, — тихо ответил я. — Ничего не изменилось.

Я сидел на крыльце, щурясь на полуденное солнце. Из дома вышел Невада и сел в кресло. Он вытащил из кармана плитку жевательного табака, откусил кусок, и сунул плитку обратно в карман. Из другого кармана он достал кусок дерева, перочинный нож и начал строгать.

Я посмотрел на него. На нем были потертые голубые джинсы. Широкую грудь и плечи обтягивала рубашка из оленьей кожи, уже довольно потрепанная, вокруг шеи был повязан красно белый платок. Если не считать белых волос, он выглядел так, каким я помнил его мальчишкой.

Невада поднял голову, и, посмотрев на меня, сказал:

— Два старых забытых искусства.

— Каких?

— Жевать табак и вырезать по дереву.

Я промолчал.

Невада посмотрел на кусок дерева, который держал в руке.

— Много вечеров я провел здесь с твоим отцом, жуя табак и вырезая.

— Да?

Он повернулся и сплюнул через перила, потом снова обратился ко мне.

— Помню один вечер. Мы с твоим отцом сидели как раз вот здесь. День был трудный, и мы порядком устали. Внезапно он посмотрел на меня и сказал: «Невада, если со мной что-нибудь случится, то ты присмотришь за Джонасом, понял? Джонас хороший мальчик. Иногда он замахивается на то, что ему не по силам, но он хороший мальчик, и в один прекрасный день он превзойдет своего отца. Я люблю этого мальчика, Невада. Это все, что у меня есть».

— Он никогда не говорил мне этого, — сказал я, глядя на Неваду. — Никогда, ни разу.

Глаза Невады сверкнули.

— Люди, подобные твоему отцу, не любят много говорить о таких вещах.

Я засмеялся.

— Но он не только никогда не говорил мне об этом, он никогда не дал мне почувствовать это. Только все время наказывал то за одно, то за другое.

Невада буквально сверлил меня глазами.

— Но он всегда приходил к тебе на помощь. Он мог ругаться, но он никогда не бросал тебя в беде.

— Он женился на моей девушке, — раздраженно бросил я.

— Наверное, это и к лучшему. Может быть, он и сделал это потому, что понял, что она действительно не для тебя.

— Зачем ты мне сейчас об этом говоришь?

Прочитать что-то в индейских глазах Невады было невозможно.