Сигрид Унсет - Мадам Дортея

Капитан смел несколько книг и тетрадей в открытый ящик стола. Это был старомодный массивный стол с изогнутыми ножками, какие нередко встречались в крестьянских домах. Тем временем служанка убрала кружки и стаканы, а Клаус спрятал в буфет графин и рюмки. Бедный мальчик, как он вспотел, думала Дортея, ей было и весело и досадно — фехтование и водка в такую жару кого хочешь вгонят в пот.

— На свадьбу!.. Значит, ты едешь на свадьбу, Клаус? А жаль, мы так продвинулись вперед в наших занятиях. — Капитан Колд опять засмеялся и похлопал себя ладонью по рту, чтобы подавить икоту. Потом он подмигнул Клаусу: — Как думаешь, не следует ли нам воспользоваться обстоятельствами, чтобы посвятить твою уважаемую матушку в наши планы? Видите ли, мадам… — Служанка внесла оловянный кувшин и три оловянных бокала. — Ага, вот и пиво…

Дортея приняла бокал и пригубила его. Капитан Колд быстро осушил свой, а Клаус сделал вид, будто не заметил, что капитан налил и ему. Знания, которые он усвоил в Фенстаде, по-видимому, превосходили те, что имела в виду Дортея, — даже если он и в самом деле изучал основы математики, он в то же время усвоил здесь и другие, менее полезные знания.

— Да, мадам Теструп, как видите, мы тут живем почти в походных условиях. Моя экономка занемогла и вот уже несколько дней как лежит в постели…

— Очень жаль, у меня дело к йомфру Лангсет. Надеюсь, ее недомогание скоро пройдет…

— Кто знает! — Капитан Колд погладил покрасневший лоб. — Честно говоря, раз уж вы приехали сюда, я бы просил вас заглянуть к ней… Эта старая дура, матушка Фаллет, ходит пьяная и днем и ночью…

Дортея заметила взгляд, брошенный ее сыном на капитана. Она хорошо знала то выражение порицания, которое появляется у мужчин, когда один из них неосмотрительно говорит про женщин то, что другому кажется непредназначенным для посторонних ушей. Она невольно поглядела по сторонам, но младшие мальчики уже убежали из залы.

— Если вы полагаете, что я могу чем-то помочь вашей славной экономке, я с удовольствием навешу ее.

У Клауса было такое лицо, словно он хотел возразить, но капитан опередил его:

— Клаус, попробуй посадить собак на цепь. — Он бросил мальчику несколько ошейников и цепочку. — Я слышал, они недавно лаяли за изгородью. Утром они убежали за Белиндой — это моя сука, мне пришлось пристрелить ее, я не мог допустить, чтобы она гоняла овец!.. В этом доме все разладилось! — воскликнул он. — Я уже… Извините, мадам, я пойду впереди, чтобы показать вам дорогу.

Из коридора ветхая и узкая, словно в курятнике, лестница привела их на открытую галерею перед другой бревенчатой стеной.

— Вот тут она упала, — объяснил капитан Колд. — Было скользко после дождя, и она сильно разбилась…

Недоверчиво подняв брови, Дортея смотрела на капитана. Бессмысленные взрывы смеха, выражение муки, появлявшееся на его echaufferte [15] Возбужденном (фр.). лице, как только он переставал улыбаться и болтать, свидетельствовали о том, что он не только немного пьян, но также чем-то встревожен и огорчен.

Капитан Колд провел Дортею через большую комнату, где стояли ткацкие станки и прялки, мотки всевозможной шерсти висели под потолком на поперечном брусе. Не постучав, он приоткрыл дверь мансарды:

— Мария, мадам Теструп пришла навестить тебя… Как ты себя чувствуешь, не стало ли тебе немного получше?

Отвратительный запах крови подтвердил Дортее ее опасения. Кровать стояла в тени под сводчатой крышей, но лицо Марии Лангсет светилось желтизной и сливалось с ее светлыми волосами, выбившимися в беспорядке из-под ночного чепца. Нос у нее заострился, глаза и виски запали так, что Дортея с ужасом подумала, что перед нею лежит покойница. Возле кровати на корточках сидела маленькая Маргрете и качала своих тряпичных кукол на перевернутой скамеечке для ног.

— Как ты себя чувствуешь? — повторил капитан и изобразил на своем лице глубокое сочувствие. — Немножко лучше, правда, Мария? По-моему, у тебя прошел жар… Ты уже не так горишь…

Марию Лангсет трясло от озноба. Дортея вспылила:

— Прошу вас, капитан, оставьте меня наедине с йомфру Лангсет! Я не могу ничего сделать, пока вы торчите в дверях и смотрите на меня… И заберите отсюда вашего ребенка. Ступайте!

Вид у этого крупного человека был жалкий и растерянный.

— Ах, Колд, Колд, мне так больно… По-моему, я умираю, — простонала Мария. Голова ее металась по подушке. — Дорогой, уйди, пожалуйста, раз мадам Теструп просит тебя…