Шамай Голан - Последняя стража

Может быть потому, что пани Салина была убежденной «бундисткой»? То есть свято верила, что пролетариям всех стран лучше всего объединиться? И что евреи-пролетарии должны влиться в дружную семью пролетариев всех стран в их общей непримиримой борьбе против эксплуататоров всех наций, в том числе и евреев? И никакой Израиль не может им дать того, что Интернационал?

Так или иначе, при одном только слове «сионист» пани Салину прямо передергивало. Вот и сейчас, при взгляде на человека в сером костюме, ее лицо исказила гримаса, лицо залилось краской, а полная нижняя губа презрительно оттопырилась и задрожала. Было так очевидно, что присутствие человека в сером костюме неприятно ей, что человек этот поднялся, сказал всем: «До свиданья после вечернего чая», – и, не оглядываясь, вышел.

После обеда у Хаймека состоялся разговор с пани Салиной. Они сидели на скамейке у стены. Некоторое время оба молчали. Время от времени Хаймек исподлобья бросал на воспитательницу короткие взгляды. У пани Салины были коротко подстриженные льняные волосы – ни волосы, ни ее стрижка Хаймеку не нравились. Зато он без конца мог слушать ее голос – мягкий, прозрачный и теплый. А еще ему очень нравилось, как она пахла, пани Салина. Он мог бы просто так вот сидеть рядом с ней и вдыхать исходящий от нее аромат. Но при этом он ни на мгновенье не забывал и другое – пани Салина ни словом не обмолвилась о судьбе Юзека.

Наконец пани Салина сказала:

– Этот господин – сионист. Тебе совершенно незачем встречаться с ним.

Слово «совершенно» она подчеркнула.

– Я хочу узнать у него, что там будет с Юзеком.

– Я сама могу рассказать тебе все, что тебя интересует, – сказала пани Салина и поправила льняную прядь, падавшую ей на глаза.

– Но до сих пор вы ни слова мне не сказали. А он сразу понял… Я пойду к нему… и он мне все расскажет. Юзека увезут лечить в Палестину…

О, как вскипела пани Селина!

– Ну, конечно, – презрительно протянула она. – О чем еще могут говорить сионисты. (Это слово звучало у нее, как ругательство). «Эрец-Исраэль» – передразнила она кого-то. – Я обязана поставить в известность инспектора управления. Не понимаю, как это подобным людям вообще разрешают морочить вам головы. Надо же… такой приличный с виду господин, а тоже один из них.

– Он сказал, что там… в Эрец-Исраэль, Юзека точно вылечат, – тихо сказал Хаймек.

– Путь сионизма – не наш путь, – железным голосом отрезала пани Салина. Но Хаймека заботило другое.

– Если сионисты… вылечат Юзека, – сказал он, – тогда я за сионизм.

Пани Салина, похоже, была потрясена.

– Сколько тебе лет, Хаймек? – спросила она, и он снова был восхищен колокольчиками, прозвучавшими в ее голосе.

– Я не знаю, – признался мальчик. – Честно – не знаю. Пани Ребекка сказала как-то, что весной мне исполнится тринадцать. Но… может быть мне меньше на год… или два, или три… а может быть, больше.

Произнося это, он думал: «Если бы она взяла мою голову и положила к себе на колени, чтобы я мог вот так лежать и вдыхать ее запах – ни к какому сионисту никогда бы не пошел. Клянусь». Он бросил на пани Салину тоскующий взгляд, тут же спрятав его в ресницах. Но пани Салина поняла его неправильно. Донельзя сердитая, она одернула платье и сказала:

– Не знаю, больше тебе лет или меньше, но упрямству твоему может позавидовать самый древний старик…

В углу актового зала, стены которого были украшены портретом президента Берута и национальными флагами, в кресле с высокой спинкой сидел человек в сером костюме и смотрел на приближающегося Хаймека. Мальчик торопливо, словно боясь опоздать, уселся напротив. Без всяких предварительных разговоров, человек в сером сказал:

– Итак… ты хочешь уехать из Польши в Эрец-Исраэль?

– Тоже в детский дом?

– Разве я сказал про детский дом? – нахмурился мужчина в сером. – Я сказал, по-моему, ясно – в Эрец-Исраэль.

И добавил:

– Не один ты там будешь. Юзек будет там… и много кто еще.

– И Мира?

– И Мира… и многие другие тоже.

– Сироты?

– Забудь это слово. У нас в Эрец-Исраэль сирот не будет.

Хаймек посмотрел на него с большим сомнением.

– Но…

Мужчина понял его невысказанный вопрос.

– Конечно… твоих родителей… мы не в силах вернуть к жизни… Но дом мы в состоянии тебе вернуть. Ты будешь жить и учиться в киббуце… это и будет твоим домом.

– Детским домом? – попробовал уточнить упорный мальчик по имени Хаймек. – Таким, как в Ташкенте? Или как в этом?