Шамай Голан - Последняя стража

Раньше, в Ташкенте, мать Натана изредка навещала его. Она приносила с собой огромную гроздь винограда, которую Натан, ягодка за ягодкой, со смаком объедал, в то время как мать не спускала с сына влюбленных глаз. Время от времени ее рука робко протягивалась к нему, касаясь то щек, то липких от виноградного сока губ. Даже когда они сидели – вот так, плечом к плечу, прислонившись к стене, видно было, насколько Натан ее выше, так что, когда она хотела погладить его непокорный чуб, ей приходилось вставать со своего места.

Натан сидел прямо, смотрел перед собой и все жевал, жевал, жевал, громко чавкая. На мать он не глядел.

На его месте….

Если бы на его месте был Хаймек, он просто уткнулся бы ей в грудь, обняв.

Он чувствовал себя не в своей тарелке. С одной стороны он усвоил уже, что неприлично смотреть на человека, когда тот ест. Но Натан делал это с таким смаком и шумом, что и не смотреть на исчезающую виноградную гроздь было невозможно. И тогда Хаймек смотрел на мать Натана, которая неуловимо – то ли пышными волосами, то ли впадинами щек, – напоминала ему его собственную маму. На этом сходство, пожалуй, кончалось. Мама Хаймека была худощавой, если не сказать худой, а у мамы Натана была высокая, а если быть совсем точным, величественная грудь.

Интересно, такая ли она острая и твердая, как у сестры Эвы?

Натан медленно отрывал губами одну ягоду за другой, мысленно считая те, что еще остались на ветке. Казалось, что виноград интересует его больше всего на свете.

Как хорошо, когда есть мама…

Если бы его, Хаймека, мама была бы жива, она тоже, конечно, пришла бы навестить его. Но принесла бы не виноград, а дыню. Такую же, которыми они, ломтями, пытались торговать в экспресс-поезде. Только принесла бы она не ломтик, а целую дыню. Принесла бы и положила вот здесь, у его ног. А он потом разрезал бы ее. Специальным ножиком, который он собственными руками сделал из сломанной ножовки.

Он хранил этот обломок стали до сих пор.

Тогда, в Ташкенте, мать Натана навещала его одна. Сейчас она пришла с новым мужем.

Сколько бы Хаймек ни ждал… его мама никогда не придет. Не придет. И не принесет желтую ароматную дыню. И никто не возьмет его длинными сильными пальцами за локоть, чтобы, пройдя в кабинет директора распределителя сказать: «Я забираю своего сына». Этого не будет.

Но если бы…

Если бы так случилось… интересно, привела бы она ему нового папу? Загорелого, с большими, сильными, волосатыми руками?

Мама давно уже не навещала его. Даже во сне.

Носильщики опустили ее в могилу… в земляную яму. А Хаймек пытался защитить ее лицо от падающих земляных комьев.

Хорошо иметь рядом человека, способного тебя защитить.

Маму Натана будет теперь защищать его новый папа.

Интересно… почему Натан старается держаться подальше от отца? Он даже не глядел в его сторону, когда они все вместе шли в кабинет директора распределителя. Натан смотрел в основном себе под ноги или на стены.

С каждым днем все меньше и меньше ребят вокруг. И друзей, и врагов. Каждый день приходят в распределитель родители, родственники, а то и просто знакомые и забирают, забирают, забирают.

Может быть в один из дней кто-то заберет и Хаймека?

Например… сестра Эва.

Придет и заберет его. Ведь и так он уже в этом распределителе сорок дней.

Когда он был детдомовцем, сестра Эва твердо обещала, что будет его навещать Но он ушел из больницы, не попрощавшись с ней. И она, похоже, очень на него обиделась – ничем иным Хаймек не мог объяснить тот факт, что после возвращения в детдом сестра Эва не навестила его ни разу. Ни разу!

В глубине души он очень жалел, что поссорился с ней. Может быть, в том, что она осталась там с санитаром была и его вина… Так или иначе…

Так или иначе, – сказал Хаймек сам себе, если бы она сейчас появилась здесь, пусть даже с этим самым санитаром… он пошел бы за ней.

Тут новая идея овладела им. А что, если пойти в контору и забрать из распределителя… самого себя? В чем тут проблема… в том только, что при выписке надо расписаться.

Он вполне может расписаться. Он даже увидел, как он расписывается на казанной бумаге:

«Настоящим удостоверяется, что Хаим Онгейм забрал из распределителя самого себя». И подпись – Хаймек.

Сам того не замечая, он зашагал вслед Натану и его родителям.

– Мама, – услышал он голос Натана. – Мама… а у вас уже есть свой дом?

– Конечно, Натек, конечно, – отвечала мать. – Конечно, у нас есть дом. И как только мы оформим все оставшиеся бумаги в распределителе, мы прямо туда и поедем, мой дорогой.