Сергей Герман - Штрафная мразь

Лейтенанту, проводившему строевую подготовку, песня понравилась. Он шёл сзади, покуривая и улыбаясь.

Из-под ботинок летели грязные брызги. Вечером усталые и замордованные штрафники разбирали и собирали винтовку.

Инструктор с двумя красными лычками на погонах рычал:

— Что у вас в руках, товарищ боец?

— В-винтовка!

— Винтовка?.. А то я подумал, что это чьи-то муди!

Общий смех.

Поняв свою оплошность, боец виновато потупил голову. Младший сержант с ненавистью глядел на придавленную тяжестью вещмешка фигуру, мокрую, испачканную осенней грязью шинель. Весь неказистый жалкий вид штрафника выражал вину и покорность.

Грозный взгляд в сторону потешающегося строя.

— Отставить смех, рогомёты! Швыдченко, какая винтовка?

— М-мм… — обречённо тянул красный и вспотевший Швыдченко, глядя на отполированный руками красноармейцев приклад винтовки.

— Железная, — шёпотом подсказывает Клёпа.

— Железная, — обрадованно повторяет Швыдченко.

— Кто железная? — Охренел младший сержант.

— Винтовка железная, — чеканит воспрявший духом боец.

Инструктор вздохнул.

— Сам ты дубина железная. А в руках у тебя русская трехлинейная винтовка Мосина образца 1891 года. Вес — четыре и две десятых килограмма. Обойма на пять патронов. Стрельба производится с примкнутым штыком.

По лицу Швыдченко от напряжения мысли стекал пот. Он послушно кивал головой.

— Понял? Ну ничего. Если я научить не сумею, немец живо научит. Встать в строй!

На котловое довольствие должны были поставить только на следующее утро. Весь день ели сухари и селёдку.

Наконец вечерняя поверка.

— Шайфутдинов.

— Я!

— Герасименко.

— Я!

— Клепиков.

— Здесь.

— Не здесь, а, я, надо отвечать.

— Ну, я.

— Один наряд вне очереди.

Здоровенный сержант, исполняющий обязанности старшины роты, что-то помечает карандашом у себя в тетради.

— Завтра дневальный.

— Бля! Я что в карты проиграл?

— Два наряда!

— Е-ееесть!

— Шелякин.

— Я!

— Лученков.

— Я!

Через десять минут все забылись тяжелым сном на трехъярусных деревянных нарах.

Едва остриженные под ноль головы коснулись тощих подушек как раздался крик дневального:

— Подъем! Строиться на зарядку.

— Бегом! Бегом, бисовы дети! — стоя у двери, кричал старшина.

— Черт те что удумали! — возмущённо шипел Клёпа. — На войне зарядка! А может я завтра погибну!?

— На войне, не на войне, а в армии всё по уставу! — невозмутимо отвечал старшина.

И началась армейская жизнь. Утром, ещё затемно — зарядка, туалет, приборка.

В солдатской столовой в окошки, называемые амбразурами, гладкие повара швыряли бачки с синюшной перловкой на завтрак. Не мамкины пирожки конечно, но и не хуже чем в лагере.

Клёпа уминал завтрак раньше всех.

— А добавку защитнику Родины? — весело орал он на всю столовую.

Потом развод, построение.

Стояли последние погожие деньки октября. Земля была устелена сухими опавшими листьями. Вдалеке синела даль, на деревьях висела паутина, хоть и слабенько, еще пригревало солнце.

Сержанты выстраивали роту. И несколько часов в воздухе слышались команды:

— На пле-чу!

— К но-ги!

Затем маршировали, преодолевали полосу препятствий, бросали гранаты, лазали через стенку, а перед обедом кололи штыком чучело.

На обед жиденький картофельный суп, пшённая каша и чуть сладкая бурда, вместо чая. Построение, опять строевая, хозяйственные работы, опять построение, снов перловка на ужин. И как манна небесная, как избавление от дневных мук — вечерняя поверка.

На следующий день то же самое, только вместо строевой пришёл замполит пересыльного пункта младший лейтенант Рутштейн.

Держался свысока. Полгода назад окончил военное училище. Еще не воевал, пороха не нюхал. Но должность занимал капитанскую.

В обязанности Рутштейна входило проведение политинформации.

— Товарищ Сталин точно определил предмет и задачи, при освещении основ ленинизма, товарищи. Перейдя к определению сущности ленинизма, товарищ Сталин, дал сжатое и глубокое научное, известное теперь всему миру определение: «Ленинизм есть марксизм эпохи империализма и пролетарской революции. Точнее: ленинизм есть теория и тактика пролетарской революции вообще, теория и тактика диктатуры пролетариата в особенности».

Это — поистине гениальное определение, которое характеризует ленинизм в историческом разрезе, указывает также на органическую связь ленинизма с марксизмом.