Сергей Герман - Штрафная мразь

Вдруг он внезапно, шестым чувством зверя, почувствовал, как в воздухе повисла угроза.

Озаботясь он затревожился, и эта тревога вытолкнула его из уютной ямы сна к повседневной, уже не тюремной, но и не вольной яви.

Поёжившись Лученков встал, достал из вещмешка алюминиевую кружку. Неистовое пламя в буржуйке мешало примостить ее так, чтобы не опрокинулась. Вода сразу же забурлила пузырьками. Засыпал пригоршню чая и, подождав пока он вздуется коричневым горбом снял с печки, прихватив полой бушлата. Чтобы скоротать время, пока запаривается чифирок, прислушивался к тому, что происходит в теплушке.

Сидя на нарах в противоположном углу один из штрафников сохраняя загадочное выражение на лице, рассказывал о своих похождениях на воле.

На нары рядом с ним мягко опустился молодой ворёнок из окружения Гулыги.

— Муха, тебя ждут в том углу, — сказал блатарь. — Подойди!

Рассказчик, молодой, нагловатый с грязной шеей, зыркнул на него. Потом повернул голову в угол, где в окружении воров сидел Гулыга. Не торопясь и словно умирая от скуки, сунул в рот папиросу. Небрежно и расслабленно направился в их сторону.

— Ну?.. О чем толковище, Гулыга?

Он был покрыт наколками с головы до ног и всячески гордился этим, скинув гимнастёрку и закатав до локтей рукава нательной рубахи.

— Не нукай, мерин — психанул худющий штрафник с острой головой, сидевший ближе всех к нему. — Ты как базаришь с людьми?

Муха увидел его глаза — стариковские, застывшие.

У него дернулся кадык и он медленно переступил с ноги на ногу.

Расслабленность мгновенно ушла из его позы.

— Спокойно, Мотя! — Сказал внимательно наблюдающий за Мухой Гулыга. — Не надо нервов.

Побледневшему Мухе, совсем по-дружески:

— За тобой должок, дорогой. Готов уплатить?

— С чего ради?! — оскалился Муха, выплюнув окурок. — По всем счетам уплачено.

— А Лысый?.. Он при трёх ворах перевёл на Клёпу твой долг.

— У меня сейчас нет, — потухшим голосом сказал Муха, стараясь не смотреть по сторонам.

— Хватит! — Монах поднялся. — Его надо заделать, чтобы другим было неповадно двигать фуфло. В назидание другим.

«Двинуть фуфло», означало не рассчитаться за карточный долг. По законам блатного мира — преступление, караемое смертью.

— Пусть снимает штаны! — тяжело обронил мрачный человек, похожий на Будду.

Повисла тишина. Тяжёлая, как камень.

— Кто ещё скажет?

— Резать! — тяжело опустил на стол ладонь мрачный Монах с профилями Ленина-Сталина на впалой груди.

На верхних нарах прекратились игра и разговоры.

Муха понял — сейчас его зарежут. Или опустят. В принципе разницы никакой.

Приговор уже вынесен. Долг правежом красен.

Он повёл глазами… тот, кто должен нанести ему первый удар, стоял сзади. Он слышал за спиной частое дыхание человека, который ждал команды…

Муха сунул руку в карман. Воры подобрались.

— Осторожней, граждане! У него под лепнем запрятанный наган! — Дурашливо запел Клёпа. Он сидел на верхних нарах, явно забавлялся испугом Мухи, и гонял во рту во рту дымящуюся папироску.

Муха дрожащей рукой вытянул из кармана серую тряпицу и смахнул со лба капельки жёлтого пота. Пытаясь отсрочить расплату, запричитал:

— Воры, я рассчитаюсь. Вор вору должен верить…

Кто — то обронил тяжело и веско, словно забил гвоздь в крышку гроба:

— Молчи погань фуфлыжная. Не вор ты, фуфломёт.

«Ша! — Крикнул Гулыга враждебно чужим голосом — Убили базар!

Все замолчали.

Гулыга поднял руку. Обвёл присутствующих глазами. Все расслышали его хрипловатый голос:

— Воры, а нужно нам это? Ну отпетушим мы его сейчас, а завтра с ним в бой идти? Или пулю в спину ждать? Стрельнёшь ведь в спину, Муха?

Воры изобразили на лицах сумрачную задумчивость. Сидящие на верхних нарах благоговейно молчали.

Муха ничего не ответил. Гулыга поерзал задом, устраиваясь поудобней.

— Так вот! Пусть уж лучше мужиком живёт, сколько получится!

Глубокая морщина пролегла у него посередине лба.

— Ползи Муха под шконку. С глаз подальше. Живи пока. Играть больше не садись. Увижу за игрой, отрублю пальцы!

Муха благодарно прижимал к груди вспотевшие ладони:

— Покорно благодарю Никифор Петрович.

Он будто заново родился на свет.

Гулыга уже забывая про этот разговор, повернулся к Лученкову, закурил.

— Глеб, выспался? — спросил его своим обычным, но иногда так резко меняющимся голосом. Сейчас ему голос опять показался ровным и даже радостным.