Сергей Герман - Штрафная мразь

— Вижу, у тебя самовар поспел? Тащи сюда!

Воры успокоившись пили чифир с селедкой, а Муха закурив завалился в дальний угол нар и думал о том, как ему повезло, что его сегодня не зарезали.

Глеб Лученков вечером пытал Гулыгу.

— Никифор Петрович, а ты сам ножом человека резал?

Тот покосился на Лученкова, о чём-то поразмышлял про себя, ответил с внезапным раздражением:

— Резал. И ножом и пилой, и ложкой заточенной. Надо будет, и зубами загрызу!

— А как оно, людей убивать?

Гулыга снова отвлекался от своих думок, почёсывал волосатую, иссинёную татуировками грудь. Удивлялся:

— Вот пассажир пошёл! За разбой сидит и спрашивает, как это людей резать? Потом поворачивался к Лученкову.

— А ты человека ел когда-нибудь?

— Зачем же человека? — поразился Глеб.

Гулыга чмокнул губами и сказал не сразу — у него все слова не срывались с языка, как у всех людей, а словно падали как камни.

— Значит, голоду ты настоящего не видал. А мне приходилось. Что ножом резать, что человечинку кушать. Оленина называется. Сначала неприятно, а потом ничего. Даже нравится!

Лученков мысленно представил себе разделанную тушу начальника лагпункта майора Хорошилова. Бр-ррр! Противно.

— Вот именно, что противно. Так же и убивать… неприятно.

Это в книжках всё красиво. Ткнул ножичком и всё. Клиент затих. А в жизни всё не так. Если резать не умеешь, так сопротивляться тебе будет. В такие минуты откуда только сила берётся. Кричит, кровища из него хлещет. Бывает, что измучаешься, пока отойдёт сердешный.

Лученков не унимался. Жгло любопытство:

— И не жаль убивать было?

— Чего жалеть! Человек, как свинья. Плодовит. Одного убьёшь — народятся сто.

— Что?.. И ночью к тебе не приходят?

— Не-е! Ни разу не видел, чтобы мертвяки оживали! Я, знаешь, в Бога-то верю, а в загробную жизнь — нет! Ибо сказано в писании: «На том свете нет ни болезни, ни печали, ни воздыхания». А «жисть бесконечную, равенство и братство» это всё коммуняки придумали, после того, как половину России в кровушке утопили. Да ну тебя! Иди лучше спать, пока есть возможность.

Гулыга лег на спину и с головой укрылся шинелью.

Страшная философия приятеля потрясла Лученкова своей простой обыденностью. Страшная житейская явь обступила его, как неотвратимый кошмар. Он долго молча сидел в углу вагона, осмысливая и переживая услышанное.

Гулыга спал, вроде, как и не придав значения своим словам.

Эшелоны со штрафниками безостановочно шли к фронту. Каждая комендатура норовила отправить их как можно раньше. Штрафники, когда они вместе, — страшный, лихой народ. У них нет оружия, но уже и нечего терять. Мало кто рассчитывает вернуться обратно, и потому живут одним днём.

Эшелон шел несколько суток. Летел вперёд, на станциях заправлялся водой и углем, менял паровозы. И вновь мелькали русские города, сёла, полустанки.

В эшелоне более пятидесяти теплушек с людьми. Сколько таких эшелонов с каждой станции уходили в то время на фронт! Возвращались обратно уже с безрукими, безногими, покалеченными людьми. Сука — война!

…Вагон раскачивался, подпрыгивал. Иногда состав разгонялся, но чаще катился медленно, рывками, то ускоряясь, то притормаживая, то останавливаясь совсем. Во время одной из таких остановок за дверями снаружи, сначала издалека, а потом всё ближе и ближе, послышались голоса.

Большинство штрафников не спали, они подкидывали в буржуйку уголь, сушили у печи портянки, курили, дремали.

Голоса приближались, уже можно было различить слова, и вдруг в стенку чем-то ударили, как понял Лученков, прикладом винтовки.

— Чего стучишь? — Раздался в темноте хриплый, простуженный голос с вагонной площадки. — Не видишь воинский эшелон! А ну отойди. Буду стрелять! — Клацнул затвор винтовки.

— Начальник заградпатруля, лейтенант Сенин. Прифронтовая зона. — пробасил в ответ уверенный голос.

— Начальника эшелона ко мне! — Голос лейтенанта был слегка хрипловат и густо пропитанный махорочным духом.

Раздался свисток. Топот ног.

Поздно ночью, когда вагон затих, лежавший рядом с Гулыгой на нарах Клёпа прошептал ему в самое ухо:

— Петрович, давай вырежем дыру в полу или стене и — айда! До утра не хватятся, а там…

Предложение вполне реальное. У Клёпы дикие горящие глаза:

Гулыга зевнул.

— Спи Клёпа. Не прокатит этот вариант. Слышал?.. Мы уже в прифронтовой полосе. Поднимут солдат, оцепят и как диверсантов шлёпнут при оказании сопротивления. Я ещё чуток пожить хочу. Давай немного повоюем, а там видно будет. Может, нарисуется шанс понадежнее.