Сергей Герман - Обреченность

Выражаю глубокую благодарность ветерану XV -го

казачьего корпуса — Герберту Михнеру,

уряднику 5го Донского полка Юрию Болоцкову,

Зигхарду фон Паннвицу, детям и внукам Ивана Никитича Кононова,

ветерану 5го гвардейского Донского корпуса полковнику в отставке

Михаилу Шибанову , российскому историку Сергею Дробязко, а также

всем казакам, оказавшим помощь в написании этой книги.

Сергей Герман

ОБРЕЧЕННОСТЬ

" Я считаю, что эти люди, будучи врагами СССР,

врагами страны, в которой я родился и вырос,

все же воевали за свою правду, за свою Россию!

Это была их вера, и она достойна уважения ".

Часть первая

Февральская революция 1917 года и отречение Самодержца от престола ознаменовали конец единоначалия Донского войскового Круга, привели к расколу в казачьей среде. Октябрьский переворот, учиненный большевиками принес смуту в армейские части.

Фронт разваливался, никакой дисциплины уже не было. Офицеры гибли и от вражеского оружия, но более всего от зверских и бессмысленных самосудов, от рук бывших подчиненных. Солдаты безумствовали, срывали с офицеров погоны, пьянствовали, грабили и прихватив оружие бежали с позиций, чтобы успеть принять участие в разделе помещичьей земли.

Большевистское правительство прекратило военные действия против Германии и распустило армию по домам.

На Дон пришла поздняя стылая осень. Становились короче дни, длиннее ночи. По утрам стелился молочный туман и зависал над Доном влажным одеялом. По блеклому небу ползли темные тучи. Накрапывал холодный косой дождь. Задул резкий, пронизывающий ветер.

Пересекая быстрину к берегу двигался баркас. Прохор Косоногов налегал на весла. Он вместе с внуком Мишуткой рыбалил на зорьке. Но поклевка была слабой. Рыба уже ушла на илистое дно, в подводные ямы и бровки, затаилась в самых тихих местах. Баркас, беззвучно раздвинул камыши. Ударился носом о мягкую землю. Покачиваясь на волне, развернулся к берегу боком.

Внук Мишутка за продетый сквозь жабры тальниковый прут поднял со дна лодки золотисто- красного сазана, покрытого блестящей чешуей.

Дед и внук, гордые от сознания, что несут добычу, пошли домой. Увидели у ворот соседского куреня соседа Степана Чекунова.

Два года назад Степана мобилизовали на фронт. Тугой воротник шинели теснил ему бурую жилистую шею. Сказал дрогнувшим голосом:

— Доброго здоровья, Прохор.

— И тебе не хворать. Возвернулся стал быть, атаманец?

Степан остановился. Достал кисет, развязал его заскорузлыми пальцами.

— Вернулся сосед. Как тут у вас? Моя-то блюла себя?

Прохор затянулся, выпустил облако ароматного дыма.

— Табачок-то заграничный, сладкий. Ты не сумлевайся. Бабочка твоя жила в строгости. Так что беги домой, обрадуй жонку.

Казак подхватился, затоптал окурок. Быстрыми шагами зашагал к воротам собственного куреня.

Возвращались с фронта и другие казаки. Уставшие от войны они не хотели драться с ни с немцами, ни с большевиками и без сопротивления сдавали оружие по требованию небольших красных отрядов, стоявших заслонами на железнодорожных путях, ведущих в Донскую область.

Вернувшиеся на Дон фронтовики расходились по станицам и хуторам, прощались с офицерами, со своими полчанами. Отравившись дурманом большевистской пропаганды фронтовики беспечно лузгали семечки на крылечках своих куреней, весьма довольные тем, что не приходится больше тянуть надоевшую ратную лямку.

Не желающие проливать «братской» крови обманутые казаки и не думали о том, что совсем скоро умоются они кровавыми слезами и будут горько рыдать над изничтоженными советской властью семьями, над разграбленными, сожженными куренями, над собственными загубленными судьбами.

А пока, вечерами собирались у кого-нибудь в курене, играли в подкидного, чинили сбрую и утварь, дымили самосадом, отъедались на домашних харчах.

Степан Чекунов, в накинутой на плечи шинели на вопрос о том, как там на войне? Не спеша рассказывал:

— Одно название, что война. А на самом деле, окопы, грязь, дожжит кажный день. День мокнем, ночь дрожим. С утра популяли по окопам и опять сидим... мокнем. Правильно сделали эти большаки, что войну прикончили.

Собеседники — старик сосед и его сын, молодой, еще не служивший казак молча слушали.

Хозяин куреня, тоже фронтовик, батареец, дымя самосадом чинил сеть.