Сергей Герман - Штрафная мразь

Вышли за зону.

За воротами лагеря будущих штрафников окружили автоматчики в фуражках с красным околышем, по бокам колонны собаки. Натасканные псы утробно рычали, сбрехивая коротким густым лаем.

Начальник конвоя, молодой, подтянутый лейтенант, зачастил как молитву:

— Внимание, колонна! — Навязшие в зубах стихи вновь полны смысла и обещают смерть. — За неподчинение законным требованиям конвоя, попытку к побегу… конвой стреляет без предупреждения. Поняли падлы в-в-вашу мать?

Не услышав ответа лейтенант крикнул осердясь:

— Если хоть одна б… ворохнется и попытается бежать, патронов не пожалею. Следуй — и не растягивайся. Шагом марш!

Шли медленно, с остановками.

Зэки, опьянённые свободой глазели по сторонам, свистели, задирали прохожих.

Собаки, возбужденные запахом немытых тел рычали на отстающих. Конвой матерился и обещал пристрелить любого, кто побежит.

На улицах посёлка по дороге попадались женщины в платках и телогрейках. На ногах, у многих мужские сапоги и грубые солдатские ботинками.

На обочине дороги кривоногий худой шофёр в рваной засаленной телогрейке отчаянно крутил заводную ручку заглохшей полуторки. Старухи торговали семечками и сушёной рыбой. Низкорослая хмурая продавщица запирала магазин на большой амбарный замок.

Проходящая колонна ни у кого не вызвала удивления. К зэкам здесь привыкли. Часть посёлка служила в лагере, другая сидела.

Наконец подошли к огромному сборному пункту, похожему на пересыльный лагерь.

Видны были два огромных деревянных двухэтажных барака и много-много брезентовых палаток. Сборный пункт обнесен сплошным деревянным забором, по верху — пять или шесть рядов колючки. Охрана в обычной армейской форме.

Колонна остановилась у вахты, ворота раскрылись. Автоматчики по команде офицера убрали оружие за спину, выстроились в стороне. Больше их не видели.

На крыльце бревенчатого здания стоял офицер с красной, замусоленной повязкой на рукаве.

В воздухе висел тюремный специфический запах карболки, залежалого обмундирования, гнилой картошки.

Офицер оглядел разномастно одетый строй, так, как опытный пастух оглядывает новое стадо. Сделал несколько шагов.

— Старшина!

Тот подскочил молодцевато.

— Я, товарищ майор!

— Людей — в баню. Переодеть, всё тряпьё сжечь! Поставить на довольствие. После бани всех на занятия.

Pаскурил папиросу, обронил веско:

— Выполнять!

Строй новобранцев завели в санпропускник, потом в баню. Там сбросили с себя всё пропотевшее провонявшее лагерем зэковское шмотьё.

Это, конечно же, была не русская баня с парилкой, а большая помывочная с кранами, из которых бил кипяток. Из-за пара не видно ничего дальше протянутой руки.

Груда серого цвета овальных тазиков с двумя ручками — шайки.

Такие же серые бруски мыла. Смятые и скользкие ошметки мочалок.

На всю помывку отводилось полчаса, кусочек серого хозяйственного мыла и по две шайки горячей воды.

Штрафники толпились вокруг кранов, наливая в тазы кипяток и весело матерясь. Худые, в шрамах и наколках, — в мыльной пене. Зрелище это было смешное, и сами они смеялись — друг над другом, по любому поводу. Кто-то поскользнулся на мыле, шмякнулся, и тут же начали гоготать.

Гулыга яростно тёр себя мочалкой.

— Ну! — тянул он блаженно. — Банька, таки-да-а!.. После водки и баб первое удовольствие.

Он был синий от татуировок. С одной стороны его широкой груди синел профиль Ленина. С другой — профиль Сталина. А на спине шрам от ножа.

Клёпа с сожалением смотрел на снятый с себя тёплый свитер.

Свитер был тёплый, домашней вязки. Месяц назад Клёпа выиграл его в карты.

Он был профессионалом игры в терц, штос и буру — трех классических карточных игр, знаток правил катрана, строгое соблюдение которых обязательно в игре между ворами.

Под гимнастёркой свитер не помещался.

Из боковой комнаты вышел офицер лет двадцати в небрежно накинутой на плечи шипели. Был он близорук, носил очки. Несмотря на молодой возраст имел глубокие залысины, криво уходящие к середине макушки.

Залысины придавали его детскому лицу выражение взрослой озабоченности, печать огромной ответственности.

Все его друзья были на фронте. А он — здесь. Лейтенант был не годен к строевой, но считал, что как член партии не имеет права отсиживаться в тылу.

Уже вторую неделю он исполнял обязанности замполита роты.

Лейтенант строго глянул на Клёпу, поправил очки.