Нелли Шульман - Вельяминовы. Время бури. Часть третья. Том пятый

– Наверняка, это летающая лодка, Каталина. Они замаскировали машину, чехлом. Сейчас мы окажемся на борту, через час гидроплан сядет на воду, рядом с британской субмариной… – она услышала негромкий стук серебряной ложечки, о фарфоровую чашку:

– Почти пять вечера. Дядя Джон или тетя Юджиния всегда старались выпить с нами чаю, если они были в городе… – детский чай накрывали в игровой комнате, в особняке Экзетеров:

– Когда Питер с Маленьким Джоном и Стивеном приезжал из Итона, он всегда у нас оставался. У нас было много детей, а тетя Юджиния работала, в парламенте, и возвращалась только поздно вечером… – Тони и Констанца ходили в Королевский Колледж, на Харли-стрит, который заканчивала и леди Юджиния. Девочек забирала из школы шотландская гувернантка:

– Дядя Джон шутил, что это семейная традиция, с шестнадцатого века. Миссис Макдонелл родилась на островах… – шотландка поднимала подопечных в шесть утра, отказываясь разжигать камин в спальне, даже зимой. Констанца помнила строгий голос, с сильным акцентом:

– Ничего, здоровей будете. Холод еще никому не вредил… – к детскому чаю подавали овсяные лепешки, сконы, мед и джемы из ягод:

– Степан нам будет варить джемы, как он делал в Норвегии. Сегодня я увижу Джона, не могу поверить. На лодке нам нальют чаю. Малышки Розы замерзли, и у нее Паоло на руках…

Не отрываясь от его губ, Констанца пошарила за воротником советской шинели. Пальцы натолкнулись на цепочку:

– Не такая, как у медальона, тоньше. Он, наверное, носит медальон на цепочке от крестика… – приподнявшись на цыпочках, Констанца шепнула:

– Ты тоже не снимал медальон, как я не снимала кольцо. Милый мой, милый… – Констанца, с тоской, поняла:

– Пять лет прошло, с последнего раза. Тогда, в Москве, за нами следили. На лодке трудно остаться одним, но в Шотландии мы проснемся вместе. То есть я буду засыпать, а Степан, просыпаться. Нас больше никто, никогда не разлучит… – пальцы Констанцы натолкнулись на что-то странное, незнакомое.

В дымке она почти не видела его лица, не понимала, где находится самолет:

– Но где-то рядом. Приятель Степана, де Уинтер, наверное, за штурвалом. Что это, у Степана на шее… – сквозь аромат соли до Констанцы донесся неприятный запах.

Петр испугался.

Проклятый Степан, заживо погребенный в Лондоне, не упоминал ни о каком медальоне:

– Что она бормочет, эта жидовка… – шепча ей о любви, он едва преодолевал брезгливость, – она нащупала мешочек. Сейчас она поинтересуется, что это такое. Мне надо пристрелить остальных, и сгрузить ее в Айчи. Незачем здесь зря болтаться… – Петр услышал скрип гальки, тяжелое дыхание. Странно знакомый женский голос позвал:

– Констанца, стой, это ловушка! Он не Степан, он только притворяется. Здесь фон Рабе, Констанца… – заплакали дети, она выскочила из тумана прямо на Петра. Он узнал тяжелые, темные кудри, развевающиеся по ветру:

– Сучка, мерзавка, она меня в Бельгии ударила каблуком по лицу. Партизанская шлюха, вот кого Эйтингон привез из Германии. Он ее приставил куратором к 1103… – жидовка держала в охапке рыдающих, тоже темноволосых малышей, в маленьких шубках. Петр бросил взгляд на расстегнутую куртку:

– Она еще и младенца сюда притащила. Сейчас она получит пулю в лоб, как и остальные… – Петр не успел вырвать пистолет из кобуры. Он почувствовал резкий удар, в шею, пронзительную, острую боль. Воротник шинели мгновенно намок кровью, запах гноя усилился:

– Мерзавка метнула в меня нож… – лезвие прошло по касательной, но Петр, невольно схватившись за шею, сдавленно застонал. Жидовка рванула за руку доктора Кроу:

– Констанца, бежим! Надо вернуться к опелю, уехать отсюда… – из тумана появились очертания двух фигур. У Петра затряслись колени:

– Их четверо, а я один. Его светлость может ничего не разглядеть, не услышать голосов, за шумом прибоя. Жидовка работала с партизанами, то есть с бандитами. Ей ничего не стоит меня обезоружить, пристрелить, и сбросить труп в море…

Зажимая рукой царапину, забыв о пистолете, он попятился назад, к кромке прибоя. Неловко ступив на мокрый камень, взмахнув руками, Петр шлепнулся в ледяную воду. Жидовка подтолкнула доктора Кроу:

– Бежим! Натали, Ольга, это ловушка… – на обрыве скалы, в морозной мгле, заметались огни фар. Заставив себя нащупать пистолет, с трудом поднявшись, Петр услышал сзади сухой щелчок снайперской винтовки.

Дети орали, он ощутил сильный толчок, пониже спины:

– Вам ничего нельзя поручить… – брезгливо сказал Максимилиан, – идите в Айчи, ждите меня… – фон Рабе без интереса посмотрел на светлые, испачканные кровью волосы русской. Пуля Макса попала ей в глаз, она рухнула лицом вперед: