Нелли Шульман - Вельяминовы. За горизонт. Книга вторая. Том четвертый

– Почерк Авраама, – она разгладила листок, – но кому он писал… – дочитав послание, Марта привалилась к беленой стене:

– Анна в кибуце. Иосиф говорил, что ее привезли из Ихилова домой. Я хотела ее навестить в Тель-Авиве, но теперь навещу здесь…

Марта решила показать женщине эскиз лица неизвестного визитера:

– Анна могла столкнуться с ним в кибуце… – устало закрыв глаза, Марта ждала рассвета.

Из Тель-Авива Анну привезли на санитарной машине, однако она отказалась от койки в госпитале Кирьят Анавим:

– Мне надо только лежать, – сказала женщина врачам, – Яаков ушел в армию, мы с мадам Симоной теперь одни. Я останусь в комнате, незачем занимать место в больнице…

По глазам докторов и сестер Анна видела, что им хочется обсудить сплетни из «Йедиот Ахронот». Никак иначе Анна статью назвать не могла. Читая ей газету вслух, мадам Симона добавила:

– Видишь, как хорошо получилось. Если даже раввинат и вычеркнет ее, – свекровь покривилась, – из списков мамзеров, она останется отродьем палача еврейского народа… – глаза пожилой женщины похолодели, – в семье нам такие не нужны, а кибуц тоже наша семья…

Анна слабо отозвалась:

– Девочка ни в чем не виновата, мадам Симона. Для нее нет другого дома, кроме кибуца, а дети не отвечают за грехи родителей… – свекровь поджала губы:

– Отцы ели зеленый виноград, а во рту детей осталась оскомина… – мадам Симона поднялась, – посмотрим, как проголосует совет кибуца… – свекровь, в отличие от Анны, в совет не входила:

– Однако она еще из Тель-Авива звонила приятельницам, – вздохнула Анна, – пусть на костылях, но я приду на заседание и постараюсь отстоять право девочки жить в Кирьят Анавим…

Из госпитальной палаты в Ихилове Анна слышала разговоры свекрови по телефону-автомату, висящему на стене. Мадам Симона не стеснялась в выражениях:

– Даже Иосиф не защитит Фриду, – поняла Анна, – он не член кибуца, а Авраама больше нет…

Анна не думала о загипсованной ноге и жесткой повязке у себя на ребрах:

– Внутри мне больнее, чем снаружи, – она смотрела в беленую стену, – внутри у меня ничего не осталось после смерти Авраама после того, как наша девочка… – она до крови прикусывала губу:

– Больше никогда ничего не будет. Надо доживать жизнь, а мне не исполнилось и сорока лет, – после единственного визита в госпиталь муж ее больше не навещал, – мальчики женятся и уйдут из дома, – Анна прислушалась к шагам в коридоре жилого крыла, – пусть с Джеки ничего не случится, пусть она вернется к мне, пожалуйста…

Она проводила дни в молчании, не читая книг, не занимаясь присланными с работы документами. Анна вспоминала давнюю поездку в Марокко, шум океана за ставнями маленькой спальни:

– Я ничего не забыла, – по ее лицу катились слезы, – я никогда не забуду Авраама, сколь я жива… – Анна стискивала пальцы, – у меня ничего нет, кроме воспоминаний… – в дверь постучали.

Анна крикнула:

– Открыто, мадам Симона… – свекровь даже в кибуце вела себя церемонно:

– У нас и не закрывают дверей, – Анна вытерла мокрое лицо, – то есть днем не закрывают… – свекровь носила ей порции из столовой в подхваченной на складе плетеной корзине для пикников.

Вещь помнила времена британского мандата, но мадам Симона не позволила бы себе появиться во дворе кибуца со стальными лотками.

Анна с удивлением заметила в проеме двери не обычные поседевшие кудри мадам Симоны, а яркий проблеск рыжего:

– Она покрасила волосы, – поняла Анна, – интересно, зачем? Она приехала на похороны… – Анне отчаянно хотелось поговорить с кем-то об Аврааме:

– Я должна вспомнить его, – женщина сглотнула слезы, – когда мне разрешат ходить, я поеду в Иерусалим, на его могилу. Я не сказала ему о девочке, он ничего не знал, а теперь и ничего не узнает. Но девочки тоже больше нет… – Анна подавила рыдание.

Марта поставила на стол корзину для пикников:

– Я обещала мадам Симоне отнести тебе обед, – женщина присела на постель, – мне так жаль, Анна, так жаль… – она протянула руки, Анна нырнула в ее объятья. От Марты мирно пахло сладким жасмином:

– Поплачь, милая, – она покачала Анну, – ничего не надо говорить, я все понимаю… – Марта ничего не сказала Анне о найденной ей записке:

– Записку я сожгла, – она гладила темные волосы Анны, – и вообще избавилась от всего, что могло как-то на нее указывать. Не след Фриде, Моше или Иосифу такое видеть. Пусть все остается тайной, как было при жизни Авраама…