Расхожую глупость исправник сказал.
Редко карельские озера синими бывают. Даже в солнечно-безоблачный день они или кроваво-красные, или ржавые от затонувшего леса; или какого-нибудь такого невообразимого цвета, что и названия этому цвету нет. Вот потому и говорят привычное: голубые, синие. А, в общем-то, цвет у них один – бездонный, будто в них водку с пивом влили из тех бездонных Васькиных стаканов! И доказывать не надо – аксиома. Аксиома выбора.
Вот и графу Большову, так сказать… аллегорически выражаясь, предстояло о существовании этой аксиомы узнать.
Сон семьдесят седьмой, от Беса
С парадоксом лжеца имеет сходство известный еще в древности (см., например, «Послание к Титу св. апостола Павла», 1, 12) так называемый «парадокс критянина». Критский философ Эпименид сказал: «Все критяне – лжецы». Если то, что он сказал, верно, то, поскольку Эпименид сам критянин, сказанное им есть ложь. Следовательно, то, что он сказал, есть ложь. Тогда должен быть такой критянин, который не лжет. Последнее не является логически невозможным, и мы здесь не имеем настоящего парадокса. Тем не менее тот факт, что произнесение Эпименидом этого лживого высказывания может повлечь за собой существование критянина, который не лжет, до некоторой степени обескураживает.
Эллиот Мендельсон. Введение в математическую логику. 1971 г., С. 8
Все убийцы лжецы. И это справедливо – убийца ты или просто лжец. Но если убийца или лжец скажут вдруг правду, то выйдет, что лжец соврал – и не соврал одновременно, а убийца убил – и в то же время и не убил. И сей парадокс убийцы просто разрешается: он человека убил – и его, им убитого, за себя выдал – а сам вместо него стал! Он в этом случае и на Библии поклянется, что не убивал он себя. А ведь не понимает, что опять соврал, хотя и правду сказал! Так что выходит – не поколебать ему парадокс, который я для него вывел.
Граф М. Ф. Большов
В тот день, когда протокол кемский исправник в гостиничном номере составлял, Мефодий Кириллович проснулся в благодушном настроении.
Спалось ему этой ночью крепко и сладко на пуховой монастырской перине.
Северное яркое солнце светило в узкое окно, как изображают на иконах, снопом золотого света, словно ангел в келью заглянул и полумрак кельи своим взглядом осветил.
И граф потянулся легко и благостно. Ведь это его ангел своим взглядом удостоил!
И в этой утренней неге он решил еще понежиться и поразмышлять.
Но ни понежиться, ни поразмышлять ему не дал драгунский полковник Марков.
Не постучав, он вошел к нему и прямо с порога сказал:
– Келарь пропал, ваше сиятельство! Зря мы ему вчера поверили. Убежал… подлец!
Мефодий Кириллович посмотрел спокойно на драгуна. Потом неспешно свесил свои ноги с кровати и попробовал одной ногой пол, как пробуют воду (не холодна ли?). Пол оказался холодным – и он спросил Маркова, будто входить в эту холодную воду отказался:
– Да с чего ты взял, что убежал? – И добавил: – Может, убили?
– Воскресенье сегодня, ваше сиятельство, а не четверг!
– Да, конечно, – согласился граф. – По воскресеньям он не убивает. Впрочем, думаю, найдется наш келарь. Ты спрашивал? Может, уехал куда?
– Спрашивал! Все его ищут, – усмехнулся драгун, – да вряд ли найдут. Ночью его видели на пристани.
– Ну вот, значит… все-таки уехал. Куда – спрашивал? – Мефодий Кириллович вдруг поймал себе на том, что этот вопрос уже задавал драгуну.
Да, конечно, задавал, но драгун ведь не ответил на него. Видно, исчезновение келаря и господина полковника закружило.
Закружило, разумеется, Маркова исчезновение келаря, да так, что он даже забыл с утра похмелиться. Но все же узнал, что ночью в Кемь ушла яхта «Гамаюн», а чуть раньше – в Архангельск парусный ботик «Секира». Ботик этот келарь и провожал, так что драгун уверенно ответил графу Большову:
– Что, ваше сиятельство, мне спрашивать? Сам знаю, что в Кемь сбежал келарь. Разрешите, я его догоню!
– Если он тот самый старец, то не догонишь! Да и нужен ты мне тут. Не отпущу.
– Тогда позвольте, ваше сиятельство, одному моему человеку в Кемь записку написать. Он-то его непременно догонит.
– Что за человек? – спросил граф Большов.
– Вы его… вернее – ее, ваше сиятельство, знаете. Это – Жаннет Моне.
– Бутурлина, что ли? – ничуть не удивился граф Большов и шутливо добавил: – А от князя не достанется нам на орехи?
Жаннет Моне была когда-то, как сейчас говорят, в княжеской команде – и, очень может быть, что и сейчас в ней, т. е. по его ведомству числится. К тому же доля истины в его шутке была. На орехи, в случае чего, не от князя, а от государя им достанется! Но граф на этот случай «соломку» постелил.
Читать дальше