Николай Добролюбов: Сократово учение по Ксенофону, в виде разговоров, в четырёх книгах

Появление перевода Ксенофонта служит новым подтверждением высказанной нами мысли о пробуждении у нас в последнее время переводной деятельности. Но если римские историки могут иметь некоторый интерес для нашей публики даже и в таком неудовлетворительном переводе, как г. Клеванава:, то никак нельзя сказать этого о Ксенофонте (или Ксенофоне, как пишет переводчик), переведённом г. Синайским. В предисловии он говорит, что предлагает свой перевод в «назидание любезным соотчичам». Но неужели во всей греческой литературе не нашёл г. Синайский ничего назидательнее этого Ксенофонта? Выбор его отчасти объясняется, впрочем, особенностью взгляда на греческую литературу, выраженную; тоже в предисловии. «Платон, говорит переводчик, в разговоры свои вводил лицо своего учителя и влагал в уста его учение, и чуждое ему; напротив того, Ксенофонт самым добросовестным образом изложил главные пункты Сократова учения». Из этого вы видите, что г. Синайский большой приверженец Сократовой философии, а к Платону питает справедливое недоверие, как к человеку, осмелившемуся слишком вольно толковать мысли своего учителя. Со стороны г. Синайского всё это прекрасно. В Сократовой философии, изложенной Ксенофонтом весьма искусно, находится, в самом деле, много справедливых и дельных вещей, касающихся устройства общества и истинной нравственности. Диалектика Сократа сохранена у Ксенофонта с удивительным искусством, которое одно могло ему доставить присвоенное ему прозвание «аттической пчелы». Но дело в том, что все превосходные истины Сократова учения давно стали не новы и потеряли общественное значение; читать их ужасно скучно и утомительно. Если бы предпринят был перевод (всех греческих философов, то, конечно, было бы вполне естественно поставить Сократа во главе их. Но, избирая для перевода одно какое-нибудь сочинение, не мешает позаботиться о его интересе для современного общества. Что же, в самом деле, за радость читать длинные рассуждения, и ещё в разговорной форме, – о том, например, что надо уважать родителей, жить в дружба с братьями, воздерживаться от чувственных наслаждений, преклоняться пред волею богов, повиноваться законам, дорожить добрыми друзьями, не браться за то, чего не знаешь, и т. п. Скука всех подобных рассуждений не выкупается живостью и остроумием некоторых мест, весьма, впрочем, немногочисленных. К числу их можно отнести, например, разговор Сократа с Аристиппом, где Аристипп утверждает, что начальником быть неприятно, потому что начальники, в отношении к подчинённому им обществу, должны быть чем-то вроде слуг, – должны обо всём заботиться, всё приготовлять для общества, работать за него и уметь переносить все лишения, которых когда-нибудь придётся потребовать от других… Сократ возражает, развивая ту мысль, что здесь весьма важна свободная боля: начальникам хорошо потому, что они всё это делают по произволу, когда им угодна, и могут, если им вздумается, переменить занятие; а подчинённые должны делать то, что им приказано. Хороши также допросы Сократа Главкону, стремившемуся сделаться стратегом или архонтом.

– Ты, верно, хочешь доставить выгоды государству, сделавшись его правителем? – спрашивает Сократ.

– Да.

– Значит, ты уже имеешь хорошее понятие о его доходах и расходах?

– Нет; но ведь обогатить государство можно военной добычей…

– Так ты хорошо знаешь положение военных сил и в отечестве, и в других государствах?

– Нет; этого я не знаю.

– Но всё-таки ты сообразил, по крайней мере, что нужно для охранения страны?

– Нет ещё.

– Однако же, ты знаешь, верно, очень хорошо естественные средства страны нашей?

– Ну, это очень трудно…

Словом, оказывается, что Главкон вовсе и не думал, что нужно приготовить себя к управлению страной, изучая её положение, средства и нужды…

Сократ заключает свои вопросы убеждениями, чтобы юноша поучился прежде, а потом уже искал государственных должностей [2].

Но, повторяем, Ксенофонт передает немного разговоров, которые равнялись бы в замысловатости хоть этим, приведенным нами отрывкам. Да и эти места теряют всю свою живость в дивном переводе г. Синайского. Его перевод отличается необычайно пёстрым характером: на каждой странице красуются кои, таковые, столькие, ибо, поелику, и проч.