Валерий Есенков - Казнь. Генрих VIII

— Эти не раскаются, сэр. Всех троих жгли огнём, ломали кости на пальцах рук и загоняли иглы под ногти. Тот, широкоплечий, ни звука не проронил и только ругался. Мальчишка визжал, как свинья. Старик молча плакал. Но принести присягу отказались все трое.

Взглянул неприязненно прямо в стальные, горящие праведным гневом глаза. Мору было известно, что за льготы и послабления лейтенант от заключённых принимал воздаяние. Сам платил по целому фунту, когда к нему тайно допускали Дороти Колли, служанку, приносившую новости и бельё.

Лейтенант нахмурился, не выдержав взгляда, однако не отвернулся, не сдвинулся с места, только сильней потянул книзу ремень.

Тихо произнёс:

— Они весело шли, как женихи на последнюю свадьбу.

Невысокий юркий слуга, опасливо приблизившись сбоку, вдруг потянул мягким движением книгу в кожаном переплёте, которую Мор по-прежнему забыто, но крепко стиснул в руке.

Понял не сразу, чего хотят от него. Несколько секунд между ними продолжалась борьба, пока не понял, в чём было дело, пальцы разжались сами собой, и «Похвала Глупости», память Эразма, досталась слуге, который пошатнулся от неожиданности, с боязливым недоумением взглядывая исподлобья то на чёрную книгу, то на узника.

Усы его шевельнулись, в глазах блеснуло лукавство, беззлобная шутка готовилась слететь с языка, но ему помешал почтительный голос Ричарда Рича, негромко раздавшийся за плечом:

— Простите меня.

Стремительно обернувшись, встретил несмелый взволнованный взгляд.

Ричард Рич был по-прежнему оживлён и развязен, но как будто внутренне скован, смущён, обратившись лично и без приказа к опасному узнику. Мягко, словно нерешительно извиняясь, улыбались сочные губы. Беспокойно двигались, не находя себе места, небольшие изящные руки. Ричард Рич взглядывал затаённо, как будто дружески и тепло, но в тот же миг отводил большие выпуклые глаза.

Настороженно наблюдая это лицо, спрашивая себя, что понадобилось от него человеку, с ним был он мало знаком, сухо проговорил:

— Я слушаю вас.

Придвинувшись очень близко, склонив вежливо голову, поверенный короля вполголоса начал:

— Быть может, я мало образован или не очень умён, да так оно, видно, и есть. Ведь я не учился по-гречески и никогда не читал ни Аристотеля, ни Платона, не говоря о прочих философах древности, которых знаете вы, как говорят, наизусть и которых так хвалят другие. Тоже и святые отцы, их труды мне тоже мало известны. Что поделаешь, занятия службы. Впрочем, занятия службы не могут меня оправдать. Должно быть, с детства на это ленив. И вот я не совсем понимаю, что у нас теперь происходит. Всё перепуталось как-то. Один за другим идут умирать люди набожные, молодые и старые. Но за что?

При этом поверенный короля странно вздрогнул, исподтишка оглянувшись на шерифа и лейтенанта, они приказав слугам развязать завязанный было мешок, зачем-то просматривали отобранные бумаги и книги, и продолжал поспешней и тише:

— Когда папа Павел пожаловал епископу Фишеру высокий сан кардинала...

Вопросительно перебил, дав себе время подумать, к чему клонит эта лиса:

— Павел Третий?

Поверенный короля взглянул изумлённо:

— Вы об этом не знали?

Улыбнулся:

— Как я мог знать? Я здесь давно.

Поверенный короля пробормотал, как невинная девушка опуская глаза:

— Я не подумал об этом! Умоляю, не выдавайте меня! Боже мой!

Погрузился в задумчивость, несколько раз подёргал усы, потом кивнул головой и спросил:

— Выходит, Джулио Медичи умер?

Тот подтвердил:

— Ещё в сентябре.

Поспешно обдумывая, каким образом кончина папы Климента могла быть связана с ним, с полным безразличием произнёс:

— Он был честным, но лицемерным и слабым.

Поверенный удивился:

— Так вы не знаете, что происходит в Италии?!

Происходящее в Италии мало интересовало его:

— Кажется, говорили о падении Рима, а что было потом, мне не известно.

— Флорентийцы ещё раз выгнали Медичи. Папа, примирившийся с императором Карлом, призвал под свои знамёна испанских католиков и лютеран из Германии, свирепость которых ни для кого уже не секрет. Ему удалось застигнуть флорентийцев врасплох. Они вооружили молодёжь и призвали окрестных крестьян, а главнокомандующим выбрали кондотьера по имени Малатеста, если я правильно произношу его имя. Своим королём провозгласили Христа и предали смерти несколько сот распутников и богохульцев. Для национальной обороны отобрали и продали монастырские земли и церковную утварь. Патриотизм охватил горожан и монахов. Они сделали вылазку и принудили папское воинство принять битву. Принц Оранский, командовавший войсками папы, был вскоре убит. Победа всё-таки осталась за папой. В осаждённой Флоренции люди умирали от голода. Сторонники Медичи подкупом открыли дорогу предательству. Флоренция пала. Во Флоренцию воротился Алессандро и всех своих противников отправил в изгнание. Медичи взяли власть во Флоренции. Городское самоуправление было упразднено, заметьте, с согласия папы Климента. Медичи признали власть императора. Алессандро казнил всех, кто произносил хотя бы слово против него, и завладевал имуществом казнённых и изгнанных. Он любил бродить по ночам, сопровождаемый фаворитом. Этот фаворит однажды заманил его в свой дом и убил, а сам бежал, одни говорят, что в Венецию, а другие — что в Турцию. Где-то там его настигли убийцы, состоящие на жалованье у Козимо Медичи. Козимо присвоил себе имущество наследника Алессандро, в чём ему помогли император и папа. Своих противников казнил, по четыре головы — каждое утро, взял в свои руки всю торговлю Флоренции. После всех этих бесчинств, которых он явился невольной причиной, папе Клименту осталось лишь умереть, и он умер. Тогда папой стал Павел Третий и пожаловал...