Петр Цивлин - Так это было

Была объявлена Партийная неделя. В это время мне было уже 18 лет. Как-то ко мне обратился политрук. Это был молодой человек, лет двадцати трех – днепропетровский рабочий. Он сказал: – "Петр, ты – рабочий, из семьи рабочего, поступил добровольцем в Красную Армию. Твое место в рядах большевиков".

Разговор был простой, понятный. Обстановка тяжелая. Тиф косит людей. С фронтов вести плохие. Было ясно, что если не отдать все свои силы полностью без остатка, не видать нам Советской власти, не построить наш коммунизм, в который мы верили всеми нашими чувствами. А возврата к старому строю, к эксплуатации, к рабству, унижениям, несправедливости и бесправию, ох как не хотелось, может еще больше, чем до революции!

Для каждого из нас было ясно – лучше смерть, чем возврат к прошлому. Так думал не только я. Так думало подавляющее большинство рабочих и крестьян – бойцов Красной Армии, для которых приоткрылось новое светлое будущее. Мы готовы были голодать, мерзнуть, отдать последнюю каплю крови во имя этого будущего, но обязательно победить. Поэтому боевой дух наших войск был исключительно высок, несмотря на все трудности, чем не могли похвастать белогвардейские генералы. Ведь ни одна из их частей, в действительности, не была надежна.

Лучшая часть русской интеллигенции также встала на защиту Родины от белогвардейцев и интервентов. Помню, нам зачитывали обращение прославленного царского генерала Брусилова "К русским братьям". Все оно помещалось на одном листке. Написанное простым языком, оно страстно призывало население отдать все силы для разгрома белополяков, посягнувших на русскую землю, и имело среди солдат огромный успех. А сам Брусилов, придерживавшийся до этого нейтралитета, не выдержал и предложил свои услуги командованию Красной Армии.

На обращение политрука я ответил согласием. Но он, для того, чтобы я мог прийти к своему решению сознательно, дал мне для проработки вопроса "Коммунистический манифест" Маркса и Энгельса, напечатанный на толстой серой бумаге большого формата. Возможно, мне нужна была другая, более доступная для моего уровня понимания книга, но других книг у него не было.

Ох, и трудно одолевал я этот «Манифест»! Ведь, это была моя первая политическая книга. Но с помощью политрука, я ее все же одолел, после чего мое желание вступить в партию большевиков не изменилось, а наоборот укрепилось. Вскоре политрук был отозван и комиссар начал готовить меня для политработы.

К этому времени Красной Армией были разгромлены Юденич под Петроградом, Деникин под Тулой, на восток погнали Колчака, началось быстрое продвижение Красной Армии на юг. Большую роль в разгроме деникинцев сыграли латышские полки, являвшиеся образцовыми подразделениями Красной Армии. Всегда подтянутые, дисциплинированные, бесстрашные, внешне красивые, один в один, латыши выглядели богатырями, перед которыми не могли устоять даже отборные части белых. Весной 1920 года, в результате разгрома Деникина Украина вздохнула свободнее. Но оставались еще белополяки, Врангель, Махно и другие.

Наша часть остановилась в Полтаве. Я уже был коммунистом, и партийные руководители части направили меня на Военно-политические курсы Политотдела Юго-Западного фронта в город Харьков. Мне предстояло получить политическую подготовку для того, чтобы более квалифицированно и доходчиво разъяснять бойцам и населению очередные задачи партии и Советской власти, рассказывать о коммунистическом будущем, путях его построения. Это было большим доверием, ведь мне еще не исполнилось и 19 лет. Конечно, за спиной у меня уже были завод и армия. Грамоте я учился сам по газетам и листовкам. Но зато ненависти к белогвардейцам и эксплуататорам учить меня было не нужно, ее хватило бы на десятерых. И это часто подсказывало мне решения в трудных ситуациях.

На учебу я поехал с гордостью и желанием. В течение шести месяцев предстояло овладеть большим объемом знаний. Занимались мы с 8 утра до 10 вечера. Это были незабываемые дни. Я не помню, что бы кто-нибудь отлынивал от учебы. Мы, как губка влагу, впитывали в себя каждое слово преподавателя. Вряд ли сегодня можно найти подобную аудиторию. Да и преподаватели у нас тогда были особенные. Они не имели ученых трудов и степеней. Весь материал они держали в голове, пользуясь для памяти лишь небольшими конспектами, умещавшимися на нескольких листках бумаги.

Но каков был язык, каков темперамент изложения! Располагая революционным опытом, они так излагали нам историю мирового революционного движения, Парижской коммуны, что мы слушали их, затаив дыхание. Нынешние профессора и ученые могли бы позавидовать нашим первым преподавателям.