Игорь Гергенрёдер - Донесённое от обиженных

Меж тем недремлющий враг рода человеческого не упустил Маненькова из виду, попутал. Кромешной ночью Терентий сбил замки с чужого лабаза, украл воз мануфактуры и вскоре погорел. До тюрьмы не дошло, но он лишился нажитого и был замаран. Теперь приходилось браться за самый тяжёлый, чёрный труд.

– На работу стал жадный - прямо зверь каторжный! - с восхищением и вместе как бы с ожесточённостью сказала Мокеевна.

Нужда, однако, не послабляла Терентию.

– Носил сапоги с заплатками, и нанимали мы избёнку с сенями-плетушками - за полтора рубля в месяц. В квас натолчёшь сухарей, солёных огурцов накрошишь и счётом - чайными ложками - замаслишь конопляным маслом. Вот нам обеды. - В лице Мокеевны были неутолённая обида и неловкость.

Когда муж безвременно умер, вдова и подросшие дочери подались в люди. Старшая батрачила на зажиточных казаков в станице Сакмарской, там приглянулась парню-бедняку, и он позвал её замуж. Живут в ладу, но несытно. Другая дочь пошла за вдовца-мастерового. У него дом с огородом в Оренбурге, в предместье под названием Форштадт. Муж чинит швейные машинки, охотничьи ружья, примусы, замки, лудит посуду, выполняет прочие работы по металлу, жена справно хозяйствует: козы, гуси, куры есть.

Поздним утром путники сгрузили с подводы поклажу на сельской по виду улице. За сплошным забором стоял дом, крытый жестью, которая в своё время была покрашена, но сейчас имела неопределённо-грязноватый цвет; выцвела, облупилась краска и на умело покрытых резьбой оконных наличниках.

На крыльцо вышла молодая женщина, повязанная платком, всмотрелась поверх забора и с подавленным вскриком кинулась к калитке. Обнимая, целуя мать, воскликнула волнуясь:

– Радости-то, радости! не случилось чего?

– Здорова, не прожилась, а только перехожу на новое место, - заявила Мокеевна.

Дочь с искренним любопытством смотрела на Прокла Петровича и - не успел он представиться - сказала приятно-переливным голосом:

– Добро пожаловать с дороги! - Была она белолицая, пригожая, глаза так и лучились.

Прокл Петрович поблагодарил её с поклоном - церемонно, как оно держалось в народе у старшего поколения.

Подошёл хозяин - средних лет мужчина с тёмными, не тронутыми сединой волосами, подстриженными в скобку по обычаю староверов. Хорунжий знал, что зовут его Евстратом, а дочку Мокеевны - Олёной.

В доме к бабушке подвели внука лет трёх с половиной. Затем мать и дочь вновь обнялись. Пока не исчерпалась радость встречи родных, Прокл Петрович - с видом смущения и любезности - сидел на стуле около русской печи. Хозяин, говоривший басом, бережно и радушно задал тёще вопросы о здоровье, о дороге и, переставив табурет к стулу гостя, присел. Наступил своим чередом момент, когда следовало сделать то, что Мокеевна и сделала, - указала на спутника:

– Хороший, такой хороший человек! Через чего и страдает. Уж уважьте меня... надо его звать по имени-отчеству отца покойного - царство ему небесное.

Дочь с зятем переглянулись, помолчали, а затем кивнули: сперва он, следом - она. Оба как бы согласились, что пожелание матери - самое обыкновенное дело. Они ни о чём не спросили - очевидно, поняв своё о её отношениях со спутником.

Хозяйка, перед тем как пригласить к столу, покрыла его вынутой из сундука скатертью. Передний угол просторной чистой комнаты занимал киот с потемневшими образами в бумажных цветах. По крашеному полу расстилалась до порога широкая серая дорожка. У стены за отдельным столиком примостился мальчик - ел из деревянной миски варёное мясо и давал кусочки мохнатой, очень по виду старой собачке.

Евстрат указал взглядом на иконы:

– Бога я чту, но к богомольству - не любитель, молитву не читаю. Про себя помолился - и будет.

Олёна сноровисто достала рогачом из печи немалый горшок:

– С дороги-то щей горячих - с варку!

Над полными тарелками закурился парок, щи огненно лоснились круговинками бараньего жира. Хозяин вынул из пузатого графинчика стеклянную пробку, произнёс солидно:

– Самогоночка у меня - как делают понимающие с коньяком - настояна на тминном листу! - твёрдой рукой налил зеленоватые толстого стекла стаканчики. - С приездом! И будем здоровы.

Женщины только пригубили. Неторопливо заработали ложки. Налив по второй, Евстрат сказал с приветливой торжественностью:

– Чтобы, дай-то Бог, установилось прежнее! - и выжидательно посмотрел на гостя. - Правда, милый землячок, не знаю вашего взгляда...