Игорь Гергенрёдер - Донесённое от обиженных

Бывший хорунжий с наслаждением вкушал щи и приостановился не сразу.

– Я вам скажу... - он увидел на блюдце стручки горького перца, положил один в тарелку и, топя его ложкой, объявил: - Коммунисты - гнусь! Учение красных - стряпня для кизячных людей!

Хозяин был явно доволен, особенно ему понравились «кизячные люди». Он повторил выражение и подтвердил удовольствие, подняв кулак с оттопыренным большим пальцем:

– Из чего кизяк делается, с каким духом горит - вот и есть их портрет! Сами негодны на мысль и помогают душить у других то же сравнение жизни. До германской войны за три рубля я брал барана. А в эту весну, при красных, фунт старой муки стоил три рубля.

Гость подхватил:

– В прежнее время, в буфете вокзала, налимью уху получал за сорок копеек.

– Зато подарили нам права-аа! - разжигаясь и играя голосом, насмешливо растянул конец фразы Евстрат. - Пришли ко мне, угнали моих коз и на память оставили бумажку с печатью.

– Коз забрали? - всполошилась Мокеевна.

Олёна кивнула, жалостливо посмотрела на мальчика:

– Не стало Феденьке молока. А уж козла мы откормили - сала в нём было, как в борове.

– Я им показываю мозоли на руках, - тягуче басил хозяин. - У кого забираете? У пролетария?! А они: козы есть - выходишь не пролетарий, а собственник! Без коз, может, и будешь пролетарий, и то мы ещё посмотрим...

Олёна указала на мужа:

– Он их и матернул! - с уважительной гордостью добавила: - Чуть-чуть не увели его.

– Чтоб им пропасть! - Мокеевна тряхнула головой, что-то невнятно бормотнув: в сердцах помянула нечистого. - В Баймаке кто вылез в красное начальство? Один, предводитель-то: бывало, за гривенник говно съест. Человек простой - близко постой: карман будет пустой.

Занявшись щами, оторвалась взволнованно:

– Инженер, у кого я работала, он обдумал за весь посёлок - когда голодуха лезла за пазуху. И пережили зиму-то! Кабы не он - сколько детишек перемёрло б. Матерям взять было нечего - а он, Семён Кириллыч, добился. Дак что после этого? Хотели его тащить на казнь... - и полился живой рассказ о треволнениях, о стрельбе в ночи.

– А наш-то, - не без задора взглядывала она на хорунжего, - одно ружьё при нём и другое, как ахнет! Прямо открыл войну на них! Кто бежать - да от него поди убеги...

Мальчик за своим столиком испуганно и мечтательно слушал, дыша открытым ртом. Наевшаяся собачка спала рядом на полу, точь-в-точь скатка войлока. Евстрат, не пропуская ни слова, тихо велел Олёне налить гостю добавки в опустевшую тарелку.

После обеда повёл его в огород.

– Неплоха бывает у меня чёрная редька, - проговорил с расстановкой, помолчал, глядя гостю в глаза, и произнёс ласково-доверительно: - Пахомыч... - Затем продолжил: - Должна хорошо уродиться... редька-то. Попробуете - со студнем.

По рыхлой перегнойной земле стелились, местами скрывая её, плети тыкв с колокольчиками жёлтых цветков. Горох, пышно завиваясь вокруг натыканных рядами хворостин, молодо зеленел весёлой чащицей. От вида ухоженного участка душа Терентия Пахомовича (будем и мы так именовать героя) исполнилась каким-то трезвым теплом.

– Укропом пахнет.

Хозяин не взял эти слова во внимание, уронил намекающе, подразумевая, что гость при белых имеет нужду в чужом имени:

– И эта, теперь-то, власть - не та.

Пахомыч вдумчиво смотрел на капустную грядку.

– Сказана истина: внизу - власть тьмы, вверху - тьма власти. - Помешкав, произнёс: - Зависимость русских от лжи не даёт что-либо изменить...

От дальнейшего, впрочем, воздержался, и заговорил Евстрат:

– Видели вы, чтобы утка сама пришла на кухню к поварам? А рабочие, нализавшись лжи, попёрли к красным. Не понимали, что обозначают тем самым: «Жарьте нас для будущего пира!» Те, конечно, всемерно довольны и, не зарезав, принимаются у живых выщипывать перья.

Мастеровой будто дал выход ущемлённой хмурой силе:

– При царе я господ не любил. Начальство - ненавидел. Полицию, за глаза, хаял. Налогообложение - проклинал! А теперь... - говорил почти надрывно, - теперь и за то, и за другое, и за третье, за всё тогдашнее я не устал бы землю целовать! Тогда к нам были несправедливы, но потрошить - не-е-ет, не собирались!

– Ну, так тогдашнее теперь наладится, - отозвался Пахомыч с чуть уловимой улыбкой в голосе.

– Счастливых надежд! - сказал с тоскливым сарказмом Евстрат. - Слыхали о законе «Реквизиции для военных нужд»?

Он имел в виду приказ, дававший военным, к примеру, право конфисковывать у спекулянтов грузы, что занимали необходимые для снабжения фронта вагоны. Мера обеспечила начальство винами и коньяком, провозимыми с Дальнего Востока. Прочие же товары, после жирной «подмазки», благополучно оставались в вагонах.