Колин Маккалоу - Битва за Рим (Венец из трав)

— Мне так жаль, — прошептала Юлия, — это так ужасно! Он не должен был этого делать. Он вредит всем, даже тем, кому не следовало бы. Но на самом деле он не такой, пожалуйста, пойми это!

— Я понимаю, тетя Юлия, — ответил мальчик чуть слышно, — не беспокойся обо мне, я справлюсь.

На закате дня церемонии были завершены. Новый фламин Юпитера, неся на голове тесный apex, завернутый в удушающую laena, хлопая башмаками, поскольку они были без шнурков и ремней, отправился домой вместе со своими родителями, непривычно торжественными сестрами, теткой Юлией и молодым Марием с новобрачной. Циннилия, новая фламиника, также одетая в широкую мантию из грубой шерсти без узлов и пряжек, пошла к себе — со своими родителями, братом, сестрой Корнелией Цинной и Гнеем Агенобарбом.

— Итак, Циннилия останется в своей семье, пока ей не исполнится восемнадцать, — сказала Аврелия Юлии, намеренно поддерживая легкую беседу, пока все устраивались в триклинии для праздничного позднего пира. — Одиннадцать лет впереди! В ее годы это слишком долго, в мои — слишком быстро.

— Да, согласна, — равнодушно произнесла Юлия, усаживаясь между Муцией Терцией и Аврелией.

— Какая уйма свадеб! — воскликнул Юлий Цезарь, с ужасом глядя на мрачное лицо своей сестры. Он облокотился на lectus medius; почетное место рядом с собой он уступил новому фламину Юпитера, которому никогда ранее не позволялось обедать лежа. Теперь мальчик находил это таким же странным и неудобным, как и все, что случилось с ним в этот сумасшедший день.

— Почему не пришел Гай Марий? — бестактно спросила Аврелия.

— Он слишком занят, — пожала плечами Юлия и покраснела.

Прикусив язык, Аврелия оставила это замечание без комментариев и раздраженно посмотрела на своего мужа, как бы прося о помощи.

— Ерунда! Гай Марий не пришел, потому что он не должен был приходить, — заявил новый фламин Юпитера, внезапно выпрямляясь на ложе и снимая жреческий плащ, который затем был без церемоний сброшен на пол, где уже стояли особые башмаки. — Так-то лучше. Гнусная вещь! Я уже ненавижу, ненавижу ее!

Воспользовавшись этой выходкой как способом выйти из затруднения, Аврелия хмуро посмотрела на сына.

— Не будь нечестивцем.

— Даже если я говорю правду? — дерзко поинтересовался Цезарь-младший, меняя положение и облокачиваясь на левый локоть.

В этот момент появились первые блюда: хрустящий белый хлеб, оливки, яйца, сельдерей, салат-латук.

Цезарь-младший был очень голоден (ритуалы не дали времени поесть) и набросился на хлеб.

— Не трогай, — резко потребовала Аврелия, покраснев от страха.

— В чем дело? — Мальчик, застыв в изумлении, воззрился на нее.

— Тебе запрещено касаться белого или дрожжевого хлеба, — ответила ему мать.

И перед новым фламином Юпитера появилось другое блюдо, на котором лежали тонкие, ровные, ужасно невкусные на вид куски какой-то субстанции серого цвета.

— Что это? — с отвращением спросил Цезарь-младший. — Mola salsa?

— Mola salsa сделана из полбы, которая является особым видом пшеницы, — ответила Аврелия, зная, что это ему и так прекрасно известно, — а это ячмень.

— Пресный ячменный хлеб, — упавшим голосом проговорил Цезарь-младший, — даже египетские крестьяне живут лучше! Я думал, что буду есть обычный хлеб. А от этого можно заболеть.

— Цезарь-младший, это день твоей инаугурации, — заговорил его отец, — приметы были благоприятными. Теперь ты фламин. С этого дня ты должен строго соблюдать все, что от тебя требуется. Ты — прямая связь Рима с Великим богом. Что бы ты ни сделал, это повлияет на отношении Рима с Великим богом. Ты голоден, я знаю. И то, что тебе предлагают, — довольно гадкая вещь, согласен. Но с этого дня ты в первую очередь должен думать о Риме, а не о себе. А потому — ешь.

Мальчик переводил глаза с одного лица на другое. А затем собрался с духом и сказал то, что должно было быть сказано. Но взрослые не могли этого сделать — у них за плечами слишком много лет и слишком много страхов.

— Сейчас не время радоваться. Как можем мы чувствовать радость? Как я могу чувствовать радость? — Он схватил кусок хрустящего белого хлеба, обмакнул его в оливковое масло и отправил в рот. — Ни один из вас не побеспокоился о том, чтобы спросить у меня, действительно ли я согласен посвятить жизнь этой нечеловеческой работе. — Он говорил и с удовольствием чавкал. — О да, Гай Марий меня три раза спрашивал, я знаю! Но скажите мне, какой у меня был выбор? Гай Марий — сумасшедший. Мы все это знаем, хотя и не говорим об этом открыто. У нас ведь обычный ужин, не так ли? Он проделал это со мной сознательно. Он руководствовался вовсе не религиозными мотивами. Он мало заботился о Риме или о чем-то еще. — Цезарь проглотил хлеб. — Я еще не мужчина. Но больше не стану носить эту ужасную одежду, а надену свой пояс, и свою toga praetexta, и свою удобную обувь. Я буду есть все, что мне нравится. Я отправлюсь на Марсово поле, чтобы совершенствоваться во владении мечом и щитом, верховой езде и метании копья. И когда я стану мужчиной, а моя невеста сделается моей женой, тогда посмотрим. Но до этого я не намерен в кругу своей семьи вести себя как фламин Юпитера.