Колин Маккалоу - Битва за Рим (Венец из трав)

Квинт Лутаций Катул Цезарь и его брат Луций Юлий Цезарь находились в Ланувии. Они услышали о резне, уже получившей наименование «день Октавия», вскоре после того, как она произошла, и поспешили обратно в Рим, чтобы потребовать у Октавия объяснений.

— Как ты мог? — сквозь слезы спросил Луций Цезарь.

— Ужасно! Отвратительно! — вторил его брат.

— Только не надо этой ханжеской трескотни! Вы знали, что я собирался делать, — презрительно проговорил Октавий. — Вы даже согласились с тем, что это необходимо. Более того: при условии, что вас это не будет касаться, вы дали свое молчаливое согласие. Так что нечего хныкать! Я добыл вам то, что вы хотели, — покорные центурии. Теперь уцелевшие уже не станут голосовать за законы Цинны, чем бы он ни пытался их приманить.

Потрясенный до глубины души, Катул Цезарь зло взглянул на Октавия.

— Никогда в жизни я не мирился с жестокостью как политическим средством, Гней Октавий! И лично я не давал никакого согласия — ни молчаливого, ни любого другого! Если ты заключил это из моих слов или из слов моего брата, то сделал ошибку. Любая жестокость ужасна — но такая! Резня! Будь она проклята!

— Мой брат прав, — сказал Луций Цезарь, — мы опозорены, Гней Октавий. Большинство умеренных людей теперь настроены не хуже, чем Сатурнин или Сульпиций.

Видя, что его доводы не переубедят этого сторонника Помпея Страбона, Катул Цезарь попытался выйти из сложившейся ситуации с некоторым достоинством.

— Я слышал, что Марсово поле было истинным полем Фобоса не один, а два дня, старший консул. Родственники пытались опознать тела и забрать их для совершения последних обрядов, но твои сторонники еще прежде сгребли все трупы и сбросили их в огромный известняковый карьер. Это так? Ты превратил нас в варваров! Мне все меньше хочется жить.

— Тогда пойди и вскрой себе вены, Квинт Лутаций! — презрительно усмехнулся Октавий. — Ты хорошо знаешь, что это — не Рим твоих царственных предков. Это — Рим братьев Гракхов, Рим Гая Мария, Сатурнина, Сульпиция, Луция Суллы и Луция Цинны! Мы ввергнуты в такой хаос, когда уже ничто не поможет. Если бы это было не так, тогда не было бы необходимости в «дне Октавия».

Ошеломленные, братья Цезари вдруг поняли, что Октавий действительно гордится этим названием.

— Кто дал тебе денег, чтобы нанять убийц, Гней Октавий? Марк Антоний? — спросил, помедлив, Луций Цезарь.

— Да, он в значительной степени способствовал этому. И не жалеет.

— Он и не пожалеет, когда все сказано и сделано. На то он и Антоний, — огрызнулся Катул Цезарь и поднялся. — Ну, все кончено, и нам это ничем не искупить. Но я не хочу в этом участвовать, Гней Октавий. Я чувствую себя как Пандора, после того как она открыла свой ящик.

— Что случилось с Луцием Цинной и трибунами? — спросил Луций Цезарь.

— Бежали, — лаконично ответил Октавий. — Они будут объявлены вне закона, разумеется. Надеюсь, что очень скоро.

Катул Цезарь остановился в дверях кабинета Октавия и сердито оглянулся.

— Ты не можешь лишить консула, находящегося в должности, его консульского империя, Гней Октавий. Все началось с того, что оппозиция попыталась лишить Луция Суллу его консульского права командовать римскими армиями. Они не смогли сделать этого! Но никто не пытался лишить его должности консула. Этого сделать нельзя. В римском законодательстве нет ни одной зацепки, которая давала бы право магистрату или комиций преследовать судебным порядком или отстранить от должности курульного магистрата прежде, чем истек срок его полномочий. Ты можешь уволить народного трибуна, если сделаешь это правильно; ты можешь уволить квестора, если он нарушит свои обязанности; ты также можешь изгнать их из Сената или лишить ценза. Но ты не можешь уволить консула или любого другого курульного магистрата, пока не истек срок их полномочий!

— Теперь, когда я нашел секрет успеха, Квинт Лутаций, — с самодовольным видом проговорил Октавий, — я смогу сделать все, что захочу. — И, видя, что Луций Цезарь проследовал к выходу вслед за братом, добавил им вдогонку: — Завтра состоится собрание в Сенате. Предлагаю вам быть там.

В отличие от Иерусалима или Антиохии, Рим не слишком верил пророкам и предсказателям. Авгуры проводили обряды ауспиций в истинно римском духе: не слишком доверяя собственной интуиции, они делали это строго в соответствии с книгами и таблицами.

Существовал, однако, один подлинно римский пророк, патриций из рода Корнелиев, которого звали Публий Корнелий Куллеол. И как раз теперь он страстно желал, чтобы никто не вспоминал его несчастного прозвища, которое означало «мошонка». Впрочем, он был уже таким древним старцем, что никто и не помнил его молодым или хотя бы пожилым. Он жил на ненадежный и небольшой доход, получаемый от своей семьи. Обычно его видели на Форуме сидящим на ступеньках, ведущих в храм Венеры Клоакины. Этот храм был древнее базилики Эмилия; его объединили с ней уже в процессе строительства последней.