Колин Маккалоу - Битва за Рим (Венец из трав)

Тем временем для Римского Форума программа законов Суллы была исчерпана. Шестой и седьмой leges Corneliae были представлены центуриатной комиции на Марсовом поле, который был окружен квартировавшей там армией Суллы.

Шестой закон Сулле вряд ли удалось бы протащить на Форуме: он аннулировал все законодательство Сульпиция на основании того, что оно было принято под давлением и во время религиозного праздника.

Последний закон инициировал судебный процесс. Двадцати человекам было предъявлено обвинение в perduellio — государственной измене. Гай Марий, Марий-младший, Публий Сульпиций Руф, городской претор Марк Юний Брут, Публий Корнелий Цетег, братья Грании, Публий Альбинован, Марк Леторий и еще двенадцать человек были перечислены поименно. Центуриатная комиция обвинила их всех. A perduellio означало, что они действительно послужили причиной войны, и повлекло за собой смертный приговор. Для центурий ограничиться изгнанием было бы недостаточно. И более того, смертный приговор должен был быть приведен в исполнение в момент ареста обвиненных и уже не требовал соблюдения дополнительных формальностей.

Никто из друзей Суллы или лидеров Сената не оказывал старшему консулу противодействия. Точнее, никто, кроме младшего консула. Квинт Помпей Руф испытывал все большую подавленность, и все это закончилось тем, что он прямо заявил о своем отрицательном отношении к решению предать казни таких людей, как Гай Марий или Публий Сульпиций.

Зная, что не собирается казнить Мария (другое дело Сульпиций — вот с кем Сулла с удовольствием бы расправился!), старший консул поначалу пытался задобрить Помпея Руфа и тем самым излечить его от уныния. Когда это не сработало, Сулла принялся постоянно напоминать коллеге о смерти Квинта Помпея-младшего от рук сульпициевской черни. Но чем усерднее уговаривал Сулла, тем упрямее становился Помпей Руф. Для Суллы было жизненно необходимо, чтобы никто не заметил раскола среди консулов, поскольку сейчас он деловито занимался законодательным устранением трибутных комиции. В конце концов Сулла решил, что Помпея Руфа следует удалить из Рима, чтобы чувствительному коллеге не приходилось постоянно лицезреть войска на улицах Ромулова града.

В его нынешней деятельности Сулле больше всего нравились те изменения, которые он вносил в структуры высшей власти. Он испытывал глубочайшее внутреннее удовлетворение, избавляясь от душевных мук путем принятия законов, которые губили людей. И это было намного приятнее, чем просто убивать их. Манипулировать государством, чтобы погубить Гая Мария, было для Суллы куда большим наслаждением, чем если бы он просто дал Гаю Марию порцию медленно действующего яда и держал его за руки, пока тот не умер. Этот аспект искусства управления государством, который Сулла поставил на новую основу, вознес его на исключительную высоту. С этой исключительной высоты Сулла смотрел вниз, на безумное вращение своих марионеток, подобно богу, взирающему с Олимпа. И подобно олимпийскому божеству, Сулла был совершенно свободен от каких бы то ни было моральных и этических ограничений.

Итак, Сулла вознамерился избавиться от Помпея Руфа совершенно новым и изощренным способом, — способом, который использовал его умственные способности и избавлял его от беспокойства. Зачем подвергаться риску быть убитым самому, когда всегда найдутся люди, которыми можно пожертвовать?

— Мой дорогой Квинт Помпей, тебе необходимо развеяться, — сказал Сулла своему младшему коллеге с величайшей серьезностью и теплотой. — От меня не могло укрыться, что с момента смерти нашего дорогого мальчика ты пребываешь в слишком мрачном настроении. Ты чересчур легко расстраиваешься. Ты утратил свою способность быть беспристрастным. Ты не в состоянии увидеть всю масштабность нашего замысла, который мы сплели для ткацкого станка правительства. Малейшие вещи могут привести тебя в уныние! Однако я не думаю, что тебе нужны каникулы. Нет, тебе нужна небольшая, но трудная работа.

Блеклые глаза Помпея теперь были устремлены на Суллу с напряженным вниманием. Стоило только поблагодарить судьбу за то, что ему, Помпею, выпало стать консулом одновременно с одним из самых выдающихся людей в истории Рима. Кто бы мог предположить это в те дни, когда их союз еще только образовался?

— Я знаю, что ты прав, Луций Корнелий, — сказал Помпей Руф, — и, вероятно, прав во всем. Мне нелегко смириться с тем, что случилось. Но если тебе кажется, что я могу быть полезным, — что ж, я очень рад.