Колин Маккалоу - Битва за Рим (Венец из трав)

Когда отец и сын встретились, Марий-младший посмотрел на Мария-старшего несколько испуганно, но внешне, казалось, вполне владел собой. Пока не увидел Луция Декумия и юного Цезаря.

— Зачем ты привел сюда этих несчастных? — спросил он.

— Потому что я не мог проделать этот путь один, — пояснил Марий, бесцеремонным кивком отпуская Цинну, после чего позволил усадить себя на единственное кресло, стоявшее в маленькой палатке. — Итак, мой сын, твой характер довел тебя до крупных неприятностей, — начал Марий, не слишком интересуясь тем, что мог бы ответить ему сын.

Марий-младший смотрел на отца с явным смущением. Казалось, он ожидает какого-то сигнала, которого отец все не подавал. Затем юноша издал всхлипывающий вздох и произнес:

— Я не делал этого.

— Хорошо, — согласился Марий. — Держись своих слов, и все будет в порядке.

— Будет ли, отец? Как это может быть? Публий Клавдий присягнет в том, что это сделал я.

Марий вдруг встал с видом чрезвычайно огорченного человека.

— Если ты будешь настаивать на своей невиновности, сын мой, обещаю тебе, что с тобой ничего не случится. Совершенно ничего.

Марий-младший немного успокоился. Он понял, что ему наконец подан сигнал.

— Ты намерен все устроить, не так ли?

— Я могу устроить много дел, но не официальное армейское слушание, проводимое человеком чести, — усталым голосом отозвался Марий. — Все может быть устроено только на суде в Риме. А теперь последуй моему совету и ложись спать. Я приду к тебе завтра, ближе к вечеру.

— Не раньше? Разве слушание дела не завтра?

— Слушание отложено на день, потому что мне нужно проделать необходимые упражнения, иначе я никогда не смогу достаточно поправиться, чтобы стать консулом в седьмой раз. — Гай Марий обернулся, выходя из палатки, и улыбнулся своему сыну издевательской усмешкой. — Я должен поехать кататься верхом, эти несчастные так мне велят. Во время прогулки я буду представлен свидетелю обвинения — но вовсе не для того, чтобы убедить парня изменить его показания, сынок. Мне не разрешается вести с ним частные разговоры. — Он перевел дух. — Мне, Гаю Марию, какой-то претор указывает, как себя вести! Я готов простить тебе убийство военного халтурщика, который допустил уничтожение армии, Марий-младший, но никогда не прощу, что ты поставил меня в положение потенциального пособника!

Когда во второй половине следующего дня группа конников собралась, Гай Марий чрезвычайно корректно держался с Публием Клавдием Пульхром, темноволосым молодым человеком с довольно виноватым видом, который явно хотел бы находиться где-нибудь подальше. Когда они тронулись, Марий поехал вместе с Цинной и его легатом Марком Цецилием Корнутом. Цезарь держался позади. Кавалькаду замыкали контуберналы. Убедившись, что никто из группы толком не знает местность, Луций Декумий взял на себя роль проводника.

— В миле отсюда открывается прекрасный вид на Рим, — сообщил он. — Это как раз то расстояние, которое нужно проехать Гаю Марию.

— Откуда ты так хорошо знаешь Тибур? — спросил Марий.

— Мой отец и мать пришли в Рим из Тибура, — ответил глава экспедиции, участники которой растянулись вдоль тропинки, постоянно и круто поднимавшейся вверх.

— Я и не думал, что в твоем бесчестном теле найдется крестьянская косточка, Луций Декумий.

— На самом деле нет, Гай Марий, — бодро откликнулся Декумий через плечо. — Но ты знаешь, каковы женщины! Моя мать таскала нас сюда каждое лето.

День был погожим, и солнце припекало, но прохладный ветер дул в лицо наездникам, и они могли слышать, как мечется Анио в своей теснине. Шум реки то становился громче, то почти совсем затихал. Луций Декумий ехал шагом, и время шло почти незаметно. Лишь очевидное удовольствие Мария заставляло остальных признать, что все это предприятие чего-то стоит. Публий Клавдий Пульхр думал, что встреча с отцом Мария-младшего окажется для него невыносимым испытанием, но после того, как она состоялась, постепенно успокоился и даже принялся беседовать с прочими молодыми людьми. Цинна, сопровождавший Мария, поинтересовался, собирается ли тот прозондировать почву в поисках соглашения с обвинителем его сына. Цинна был убежден, что именно в этом состояла цель поездки. Будучи сам отцом, он знал, что пошел бы на любую уловку, если бы его сын угодил в такую переделку.

— Здесь! — с гордостью объявил Луций Декумий, придержав коня, так что остальная часть отряда обогнала его. — Вид, достойный того, чтобы приехать сюда, не так ли?