Мариам Тиграни - Картвелеби

Татьяна не догадывалась, каким чудом неверный муж уговорил свою Тамару – так, кажется, звали покойную княгиню – принять незаконнорождённую Тину, да ещё и представить её всем как свою собственную дочь. Легенду для общественности придумали красивую. Княгиня удалилась на целый год в одно из их центральных имений под Смоленском, а потом вернулась в Сакартвело уже с ребёнком. Её, Татьяну, тогда подмасливали чем могли – деньгами, дорогими подарками и даже виллой в Италии, – а затем просто пригрозили навредить дочери, если она добровольно не уберётся восвояси. В эти угрозы верилось с трудом, но любящая мать рисковать не стала и на долгие годы исчезла из жизни князя Джавашвили.

Через некоторое время до оскорблённой любовницы дошли слухи, что княгиня снова беременна – точно ли княгиня? – и что та в итоге умерла, рожая мужу дочку. К тому времени вновь успешная дива растолковала это не иначе, как бумеранг судьбы, отомстивший сполна за ту жестокость, с которой Тамара и Георгий обошлись с ней в своё время.

На этом круг бы окончательно сомкнулся – хотя Татьяну так или иначе посещали мысли о сладостной мести, которую обязательно подают холодной, – если бы в подростковом возрасте Тина, ясно видевшая свою непохожесть на сестёр, что-то не заподозрила. Тогда, в тринадцать лет, она вышла на материнский след, просмотрев втайне кое-какие отцовские бумаги. К счастью, ни сёстры, ни брат не догадывались о её истинном происхождении, но для самой Валентины ничто не могло стать больше прежним.

С тех пор они были неразлучны, хотя Георгий Шакроевич об этом не знал. Но догадывался?..

– Ничего-ничего, – заворчала женщина, возвращаясь в реальность из плена собственных мыслей. – Не нужны нам никакие женихи! Мы и сами справимся! Знаешь, во Франции, где я в последний раз гастролировала…

– Суфражистки, – устало прикрыла веки Тина и в очередной раз поместила свою голову на коленях у матери. – Да, я помню.

Суфражизмом Татьяна увлекалась давно и уже много лет была горячей приверженкой этого течения. Время от времени она старалась втянуть в него и единственную дочь, но та не поддавалась ни в какую.

– Нам надо как-нибудь сходить с тобой на собрание, – не унималась прогрессивная maman. – Тебе понравится, как рассуждают наши сёстры.

– Это незаконно. Ты знаешь, maman?..

И в кого Тина уродилась такая разумная? Уж явно не в неё! Да и Георгий рассудительностью не страдал, раз позволил себе так увлечься русской актрисой при наличии жены и двух детей…

– Татьяна Анатольевна, прошу простить… можно?

Взоры обеих женщин непроизвольно обратились на дверь, в которой только что появился темноволосый молодой человек с подносом в руках. Боже, какие поразительные, голубые у него были глаза!.. Гогола – дублёрша, видимо, переложила эту обязанность на него и скрылась где-то в покоях антрепренёра, чьей любовницей с недавних пор являлась. При таком раскладе Гогола и сама бы заняла место Татьяны Анатольевны на театральных подмостках, если бы антрепренёр не оказался на редкость справедливым батони, ценившим прежде всего талант своих подопечных.

– Игорёк! Заходи-заходи, дорогой! Ух, какой горячий у тебя чай! – встрепенулась Татьяна, приветливо улыбнувшись гостю. Тина, размазавшая по лицу слёзы, беззвучно всхлипнула, наблюдая за тем, как maman радостно перенимала поднос из рук юноши и по-дружески справлялась, как у того обстояли дела.

Пока княжна ждала, когда её представят «Игорьку» – она водила знакомство со многими актёрами этого театра уже не первый год, но этого улыбчивого, голубоглазого парня видела впервые, – она позволила себе неслыханную дерзость, когда стала так откровенно его разглядывать.

Возможно, это разговоры с матерью о сёстрах и их женихах так на неё повлияли, но Тина заметила про себя украдкой – беспристрастным взглядом эстета и ценителя прекрасного, – что молодой человек был неплохо сложен, хоть и ростом не вышел. Сильные, загорелые руки, видимо, не раз имели дело с тяжёлым физическим трудом, а обветренное лицо пережило множество драк и уличных потасовок. От одной из них ему, похоже, и достался еле заметный шрам над верхней губой, но тот становился невиден, когда Игорь так широко и искренне улыбался своей ослепительной, белоснежной улыбкой. Тина не без удовольствия подумала, что эта роскошная улыбка зачастую адресовалась её матери.

– Опять мерзавка Гогола лодырничает, – покачала головой Татьяна, собрав руки на достаточно тонкой для её лет талии, – а ты рад стараться! Она же верёвки из тебя вьёт, дорогой мой!