Мариам Тиграни - Картвелеби

Наверное, такое соседство не раз вызывало негодование и гнев священников и других церковнослужителей – ведь кто-то же додумался расположить рядом с собором… театр!

Тина улыбнулась краешком губ при мыслях об этих богохульниках, но осекла себя, вспомнив, как сама всего пару минут назад повела себя не лучше. Но… в их семье частенько твердили, что земные страсти не трогали среднюю княжну и что она, похоже, никогда ничего не желала со всей горячностью. Так вот вам пример того, что это была совершеннейшая чушь!

Стоило ей только оказаться у помпезного и броского храма Мельпомены – самого известного и посещаемого во всём Ахалкалаки, – как юная барышня почувствовала непередаваемый прилив сил. Сознание собственной греховности разукрасило её бледные щёки в нежный, румяный оттенок, и Тина с трудом подавила азартную улыбку, поднимаясь по высоким ступенькам к парадной двери.

Пёстрая афиша гласила, что театр закрыт на время дневных репетиций, но девушку это не смутило – ведь она знала, что в этом здании ей рады в любое время суток.

Она ещё раз в этом убедилась, когда, обойдя театр кругом, нашла чёрный вход и повернула ручку в надежде, что по ту сторону её обязательно кто-то ждал.

Створка визгливо скрипнула, когда Тина осторожно вошла внутрь и захлопнула за собой дверь, которую, к счастью, никто не затворил до этого. Она очутилась в кромешной тьме, на ощупь вышла на свет, показавшийся где-то впереди, и с облегчением выдохнула, когда заметила старика Гурама, как обычно, сидевшего за деревянным столом у входа.

– Как мы рады вас снова видеть, ваше сиятельство! – дружелюбно улыбнулся охранник во все свои блестящих тридцать два зуба. – Какими судьбами к нам пожаловали?

Княжна приветливо присела перед Гурамом в реверансе и даже поделилась с ним одним из пирожков с мясом, припрятанных в её корзинке. Немного поразмышляв, девушка достала оттуда ещё два и положила лакомства на стол охранника, завернув их в чистенькое полотенце.

– О, душенька, да вы балуете вашего старого друга! – покачал головой мужчина, но гостинцы всё же принял и заговорщицки подмигнул юной барышне. – Мадлобт, ваше сиятельство, мадлобт!

– Геамот 19 19 Геамот (груз.) – приятного аппетита , Гурам Аристархович! – ласково улыбнулась Тина и непринуждённо стрельнула наверх глазами. – Вы не подскажете, где сейчас Татьяна Анатольевна?

Гурам деланно закатил глаза, откусив кусочек от пирожка.

– У себя она, – пробубнил он с набитым ртом. – У себя примадонна наша. Поднимайтесь поскорее! Она будет вне себя от счастья!..

Тина расплылась в растроганной улыбке, услышав это откровение, и, пообещав охраннику принести ещё вкусностей в свой следующий визит, исчезла на витиеватой лестнице.

Очутившись за кулисами, девушка прикрыла глаза и блаженно вдохнула запах театра, сплошь пропахший белилами, пудрой, пóтом пылко преданных своему делу актёров и даже старыми скрипящими половицами, с которых то и дело поднималась пыль. Вечный, незабываемый аромат из ранней юности, когда она впервые попала сюда и узнала самую страшную в своей жизни тайну… Он никогда её не отпускал. Так было всегда, и Тина знала, что, как бы далеко она ни уехала, он всегда будет её преследовать. Сюда… именно сюда уходили её корни, и как бы хорошо она ни вписалась в княжескую среду, кровь всё равно будет звать её обратно!

– Fille 20 20 Fille (франц.)– дочка !

Средняя дочь Георгия Шакроевича обернулась на зов Татьяны Анатольевны, как только та появилась в дверях гримёрной комнаты, открытой нараспашку. Когда Татьяна узнала о визите дочери – в таком месте, как театр, слухи распространялись со скоростью молнии, – то выбежала встречать её, и не подумав о внешнем виде. В атласном белом пеньюаре, длинных чулках из того же материала и с небрежно заколотыми на затылке светлыми волосами она казалась почти девочкой и до сих пор поражала окружающих своей похвальной моложавостью да совсем не расплывшейся фигурой. Красоты и грации местной звезде и правда было не занимать, хотя недостаток должного воспитания всё же давал знать о себе. И тогда… даже правильные черты лица и обморочная прозрачность кожи не придавали ей дворянского лоска, свойственного её дочери.

Тина с гордостью смотрела на мать, узнавая в её лице свои собственные черты – большие голубые глаза, аристократичную бледность рук и даже чуть вздёрнутый, совсем не грузинский нос! Сколько же она мечтала, живя в среде, где преобладали носители массивных орлиных носов, наконец узнать, в кого же она уродилась такая курносая!