Нелли Шульман - Вельяминовы. За горизонт. Книга третья. Том девятый

Тетя Марта показывала ему альбомы с фотографиями, как она выразилась, настоящего Советского Союза.

– Его не допускают в гостиницу «Националь», – невесело сказала женщина, – изучай и запоминай, тебе все пригодится.

Пьер хорошо запомнил и привокзальные лотки с пирожками, и телефоны-автоматы, и фотографии консервов.

– Кофе растворимый, – пробормотал он, – эспрессо мне не выпить еще долго.

Они с Мишель появились в Малаховке в самой скромной одежде. Пьер услышал о визите Кепки в кафе, куда его вызвали с переговоров на стенде «Галлимара». На встречах с советскими издателями инспектор занимался делом.

– Иначе я окончательно почувствовал бы себя китайским болванчиком, – заметил он Мишель, – мои якобы коллеги по издательству не говорят по-русски, а Министерство культуры настаивает на местных переводчиках.

Французские издатели подозревали, что гладкорожие, как назвал бы их кузен Максим, парни и лощеные девицы переводят далеко не все. Слушая разговоры русских, Пьер приватно сообщал соотечественникам об истинном положении дел. Об обмороке Мишель он тоже узнал за кофе.

– И прибежал в кафе, – оказавшись на крыльце, где четверть часа назад стоял Исаак Бергер, Пьер щелкнул зажигалкой, – Мишель молодец, она разыграла все, как по нотам…

Судя по всему, Эйтингон решил не рисковать. Так называемый товарищ Котов покинул кафе, оставив Мишель на попечение посетителей. Пьер обнаружил рядом с девушкой врача из выставочного медпункта и очередного парня, лицо которого показалось ему знакомым.

– Это наш второй куратор, – понял инспектор, – негласный, в отличие от месье Анатоля.

Парень обмахивал Мишель выставочной брошюрой. При виде Пьера девушка оживилась.

– Спасибо, господа, – она приподнялась, – милый, не волнуйся, у меня закружилась голова.

Пьер понял:

– Что-то случилось, – серебряный браслет перекочевал с левого на правое запястье девушки, – она мне все расскажет в тихом месте.

На стендах выделяли комнатки для отдыха. Пьер не сомневался, что русские воткнули жучки во все углы павильона, однако техника не должна была записать шепот. Нежный голос Мишель шелестел ему на ухо. Со стороны могло показаться, что они обнимаются.

– Исаак был на выставке, – Пьер напрягся, – он едва не зашел в кафе. Увидев его, я разыграла обморок, иначе он мог нарваться на Кепку, – инспектор открыл рот, – надо немедленно отправляться в Малаховку.

Пьер отвез Мишель в гостиницу на приданной им серой «Волге». Он не сомневался, что так называемый Анатоль услышит об обмороке.

– И примчится в отель, – мрачно сказал Пьер девушке под шум воды в ванной, – поэтому мы должны исчезнуть.

Он надеялся, что им удастся выскользнуть из гостиницы незамеченными. Пьер вынул из тайника в саквояже документы и советские рубли. Оружие он в Москву везти не рискнул.

– Майя Наумовна и Петр Михайлович здесь, – усмехнулся Пьер, – и в «Националь» они больше не вернутся.

Дверь заскрипела, он оглянулся. Светлые волосы Исаака были еще влажными.

– Он окунался, – вспомнил Пьер, – перед свадьбой так положено, – парень неуловимо напоминал ему кого-то знакомого.

– Артиста Черкасова, – инспектор задумался, – из-за бороды. Нет, он более изящный…

Пьер видел фотографии фон Рабе военных времен. Исаак Бергер мог быть сыном Максимилиана.

– Что за дикая чушь, – парень мечтательно улыбался, – видно, как он счастлив, – Пьер весело сказал:

– Никогда не думал, что свадьбу можно организовать за четверть часа, – он взглянул на советские часы, сменившие его ролекс, – надеюсь, для меня найдется койка? – Исаак кивнул.

– Отыщем. Но вечером я отправляюсь в Москву, у меня, – он поискал слово, – рандеву на Казанском вокзале. Пора, – он обернулся, – все готово, – Пьер поинтересовался:

– Что за рандеву? – Исаак тяжело вздохнул:

– Я продаю золотой самородок, меня обещали свести с надежными людьми.

Пробормотав: «Час от часу не легче», Пьер последовал за ним в ободранную комнатку со скрипящими половицами, где за канцелярским столом обосновались раввины.

Ктубу, написанную на листке из школьной тетрадки в клеточку, вложили в простой конверт. На картинке поднимались современные кварталы. Надпись сообщала: «Москва – организатор игр XXII Олимпиады». У реба Аврома оказался неожиданно красивый почерк.

– Он учился на сойфера, – шепнул Исаак, – до войны, в Польше. Потом он попал в Советский Союз, сражался в партизанском отряде, как папа, потом тоже сидел…