Александр Галкин - Царевич Димитрий

– Изменники! – крикнул во всю глотку Корела и, чувствуя, что теперь никто его не слышит, пригрозил Мстиславскому высоко поднятым кулаком.

Через полчаса уже звонил на всю Москву огромный ивановский колокол, сзывая ещё не опомнившихся от вчерашних событий и «блуждающих умами» жителей в Успенский собор для целования креста новому царю.

Вокруг Лобного места на Красной площади целый день толпился народ – сюда привезли тело Димитрия Ивановича, а также боярина Басманова и, на показ всей Москве, бросили их на ступеньки помоста.

Оба они были голые, в самом ужасном и оскорбительно-непристойном виде, но лицо боярина всё же можно было, хотя и с трудом, узнать. Димитрий же был совсем неузнаваем.

В тот же день родственники Басманова, упросившие бояр выдать им покойника, взяли его и похоронили, а второе тело осталось лежать тут ещё двое суток, разлагаясь на солнечном припёке.

Зачем это делалось – трудно объяснить: вероятно, Шуйский хотел в глазах иностранцев придать всему делу вид народного восстания: показывалось, что людские толпы, разгромившие царских гостей, радуются и уничтожению самого хозяина.

С этой, видимо, целью те же погромщики из челядинцев и воров были в большом числе двинуты на площадь и всячески поносили имя «расстриги Гришки Отрепьева», издевались над его телом, плевали на него, бросали навозом, восхваляя нового царя Василия.

Москвичи, понимая, как опасно теперь вступать в споры с этими головорезами, если не сидели всё время дома, то, проходя по площади, молча останавливались на несколько минут у трупа, снимали шапки и, тщательно вглядевшись в то, что видели, уходили, качая головами.

Неотвратимое сомнение само собою приходило в голову всякому, и начинало казаться, что труп не случайно изувечен до полной неузнаваемости: не может быть, чтобы власти, желая показать мёртвого царя, не позаботились бы о сохранении его лица! Будь лицо – всем было бы ясно, что это тот самый Димитрий, которого они видели и живым.

Теперь же ничего разобрать невозможно! И уж не потому ли всё это так сделано, так избиты у мертвеца голова и руки, что они вовсе не Димитриевы?..

Слухи же ходят всякие. И говорят, что царя видали вживе в какой-то пригородной деревне!..

Василий Шуйский, дорожа мнением иностранцев, не учёл всего вреда такого рода «показа» никому неведомого трупа, называемого бывшим царём, и не придал значения московским слухам: на вершине победы и блестящих достижений он мало думал о площадной болтовне.

Но собираясь в ближайшие дни короноваться, он не пожелал оставить тело на этот великий для него праздник среди площади и приказал похоронить его поскорее и потише, без всяких церковных обрядов, на отдаленном кладбище.

Поздно вечером, в сопровождении десятка стрельцов и пятерых конных дворян, повезли на навозной телеге, без гроба, останки царя Димитрия, прикрывши их грязной рогожей. Небольшая кучка случайного народа следовала за телегой и, когда прибыла на кладбище, молча смотрела, как бросили труп вместе с рогожей в глубокую яму и стали засыпать землею.

Подошёл Сергей Корела и, широко перекрестившись, пробормотав что-то про себя, бросил горсть земли в могилу, а на вопросы дворян – кто он таков и почему чтит колдуна? – ничего не ответил.

Его не схватили только потому, что стрельцов было мало, а толпа уже выросла человек до ста и весьма сочувственно отнеслась к поступку атамана.

Возгласы: «Вечная память, царство небесное!» – раздались с разных сторон, к Кореле подходили и тихо говорили с ним о том, чего ждать дальше.

Неожиданно перед Сергеем очутился иностранец и, дружески его обнимая, заговорил по-русски:

– Атаман Серж! Помнишь капитана?

– Яков! – вскричал Корела. – О друже! Вот где бог привёл свидеться! Здрав буди! О, сколь много горести!..

Они разговорились и, возвращаясь вместе в город, вполголоса беседовали о последних событиях, вспоминали ошибки покойного царя, так помогшие боярской измене.

– Опоздал ты, – сказал Корела, – почему раньше не приехал?

– Выехал немедля, как приказ получил. Да, видишь, не застал!.. А кабы застал в живых, так сего и не случилось бы. Сумел бы я охрану устроить!

Яков Маржерет, накануне прибывший с юга и видевший труп Димитрия на площади, откровенно поделился с атаманом своими сомнениями.

– Нет, – ответил тот, – убит царь Дмитрей, а не кто другой. Доподлинно то знаю от одного дворянина, иже сам там был и всё видел. Да и могло ли быть иначе? Разве мог Шуйский ошибиться?