Александр Галкин - Царевич Димитрий

Шуйский сел на коня и первым выехал со двора; за ним, тоже верхами, последовали Голицыны, Мстиславский, один из Нагих, Рубец-Мосальский и другие; остальные двинулись пешком, держась ближе к вождям и друг к другу. В синих утренних сумерках шли они по безлюдным улицам и переулкам, направляясь к кремлю; никакие стрелецкие заставы не остановили их и не окликнули, давая дорогу известным всей Москве князьям во главе с «царским другом» – свадебным его тысяцким. Выйдя на Красную площадь, князь Василий сказал Мстиславскому:

– Теперь разъедемся. Сейчас зазвонят. Твори как говорено, и да благословит тя Господь!

– И тебя такожде! – ответил тот и, перекрестившись, отъехал вместе с одним из Голицыных и десятком дворян в сторону, остановился против Василия Блаженного – недалеко от Лобного места.

Едва Шуйский со своей ватагой скрылся за Фроловскими воротами (куда тоже был пропущен в качестве тысяцкого), как с колокольни Ильи-пророка – приходской церкви князей Шуйских – раздался набатный звон. Не прошло и двух минут, как зазвонили на другой церковке, а затем, еще через минуту, на третьей, и пустынные улицы стали наполняться людьми, бежавшими со всех сторон, ещё не понимающими, в чём дело, но уже кричавшими о каком-то бедствии. Призывно-жутко загудел площадный сполошный колокол, и за ним, разнося тревогу, ударили и все церкви и церковки в черте Китайгородской стены; страшный, хватающий за душу звон поднимал в безумном ужасе сонное население. Крики: «Беда! горим! режут! где пожар?!» – летели по улицам в неясном утре, народ метался, не видя причин тревоги, и толпами устремился к Лобному месту на площадь. Тут их встречали, уже окружённые большой толпой своей челяди, Мстиславский и Голицыны, объявляя, что сполох устроили они и подняли народ для спасения царя-батюшки от поляков, хотевших убить его в эту ночь, чтобы потом завладеть Москвою.

Челядинцы сейчас же заорали: «Бей поляков!» – и бояре, ожидавшие таких криков, со своей стороны сказали, что если теперь не унять поганой Литвы, то завтра же эта сволочь на шею всем сядет, веру порушит и царя изведёт! Тысячные толпы, поднятые среди ночи набатом и всё ещё объятые чувством опасности, устремились со всей яростью вслед за княжьей вооружённой челядью к ненавистным польским жилищам. И через какие-нибудь десять минут там началась хорошо подготовленная заговорщиками «работа», которой так боялись польские главари, но совершенно не предвидели и не ожидали рядовые шляхтичи. Отчаянные крики, битье окон, ржанье лошадей, выстрелы и ставший ещё более жутким звон набата неслись теперь отовсюду, поднимая на ноги весь город!

Но посреди этого ужаса Кремль казался находящимся в полном покое: никто в городе не видел, как прошёл туда дворянский отряд, не знал, что там делается, и народ, не слыша звона кремлёвских колоколен, не бросился туда, устремившись целиком на поляков.

Тем временем князь Шуйский, подойдя к царскому дворцу, заявил страже, что он и другие бояре знают о готовившемся в эту ночь покушении на царя и, желая удостовериться в его здоровье, требуют, чтобы их пропустили во дворец. Охрану несла в эту ночь Маржеретова рота, состоявшая из иностранцев, не знавших, имеют ли право бояре ходить ночью во дворец, и уже хотевшая открыть заговорщикам двери, как вышел их начальник, решительно в этом отказавший. Через минуту была здесь вся рота – тридцать человек – и взялась за оружие, но командир был тот час же убит выстрелом из пистолета, а остальные, не зная, что делать, вступили с Шуйским в пререканья, укоряя в насилии и п нарушении службы.

Из толпы донеслось: «Бей их! Чего болтать! Скорее!» Один из стражей ударил какого-то дворянина саблей, другие тоже хотели сражаться, но когда из них убили ещё двоих, то отступили, оставив вход в царские покои незащищённым.

А набат в городе всё ревел, и скоро сполошный шум был услышан и в кремлёвских домах, на дворцовых улочках замелькали разбуженные люди, раздались возгласы о пожаре, о городском мятеже, а кто-то прокричал через площадку: «Митрий! На звонницу! Подымай ребят! Живо!» «У кого ключи?» – отозвался тот «У Кривого! Лупи в большой!» Нападавшим надо было спешить: они понимали, что если ударят в большой колокол на Иване Великом, то вся Москва сейчас же хлынет в Кремль и тогда ничего не удастся.

Первым вбежал во дворец Дмитрий Шуйский и, неожиданно встретив на лестнице самого царя в ночном кафтане и туфлях, растерялся, а на вопрос его, почему звонят, ответил: «Пожар случился!» – и убежал обратно к своим. Повернулся назад и царь, побежал наверх, к Басманову и, завидев его в коридоре, крикнул: