Александр Галкин - Царевич Димитрий

В расстройстве чувств Гаврила Иваныч едва дождался конца вечеринки, не слушал ни музыки на каком-то новом инструменте, ни разговоров, отвечал невпопад и ушёл одним из первых. Вернувшись к себе, не заметив, как проехал дорогой, он, не переодеваясь, прямо с лестницы, направился в свою моленную, где в большой усталости, с тяжким вздохом, опустился в старое кресло перед образами. Здесь, в сумраке лампад, в запахе кипарисных икон, он, немного успокоившись, зажёг свечу и долго сидел, собираясь с мыслями, взглядывая на лики святых, прислушиваясь к тишине.

Сообщение Димитрия о ночном видении было последним и неотразимым доводом, свидетельствующим о безнадёжном положении царя, рассеивающим до конца все сомнения на этот счёт. Димитрий – накануне гибели, а вместе с ним – также и все его присные, в первую же очередь, конечно, он, Гаврила Пушкин! Скоро всё полетит кувырком, и в ужасающем провале Димитриева царствованья никому из его друзей не только не удержаться в своём дому, но и легко потерять голову на плахе! Всё это и раньше понимал Гаврила Иваныч, но странно, что только теперь, после страшного предзнаменованья, он ощутил безвыходность положения со всей силой несомненной очевидности! И только пожалел самого себя!..

А он ли не хотел добра?! Он ли не пёкся в трудах неусыпных о благе и царя и русского народа, желая процветанья всем – от князя-боярина до последнего нищего в государстве! И вот награда! И разве всему виною его ошибки? Разве не мудро вёл он правленье? Кто из бояр может сравниться с ним по уму, грамотности и знанью дела? Нет такого! Лишь Васька Шуйский может вровень встать, да и то не по разуму, а по хитрости. Но хитрость его – бесчестная, а он, Гаврила, честен с головы до ног и чист в помыслах, яко алмаз сверкающий!.. Но тут вспомнил боярин неоднократные упрёки молодого царя в двоедушии, в ратованье против бояр и в то же время в защите их. Не он ли, Пушкин, вместе с кучкой бояр – врагов царёвых – на коленях просил Димитрия о помиловании осужденного к смерти Василья Шуйского? Если бы не его просьба, то наверное теперь князя не было бы в живых!.. И не по его ли настойчивой просьбе царь ночью, встав с постели, вмешался в казацкий заговор против бояр? Ведь тогда можно было поступить иначе, и бояре были бы зарезаны и разграблены казачьими полками!.. Да и советы его потянуть бояр на дыбу после заговора Шеферетдинова были неискренны и слабы – они давались с расчётом на отказ. А если бы он хотел в самом деле воевать с князьями, то, совместно с Романовым, мог бы этого легко добиться, пользуясь ненавистью царя к боярам и вспышками его гнева. Не мог забыть боярин и решающей своей ошибки в размолвке царя с Ксенией, в укрывательстве романовской измены, так больно заставившей его потом раскаиваться в чрезмерной дружбе с Филаретом… Он много и честно служил своему царю, но служил также и другой стороне… Жаль, что всё это так поздно на ум приходит!..

Да! Может быть, и были промашки, но он хотел мира со всеми, он призывал своих противников вдуматься в происходящее, понять новую жизнь, вникнуть в чаяния народа и учесть опасность великой смуты! Но они не хотели этого и только и делали, что всё время козни строили как ему, Пушкину, так и царю. А сей молокосос не сумел держать бразды правленья, растратил всю казну, затеял войну да ещё вдобавок женился на католичке и вверг столицу в бедствие от пьяных поляков! Всё сие можно бы творить токмо при вельми крепкой власти, какая была у царя Ивана, а не ныне, при всеобщем шатании!

Но… всё это уже в прошлом! Ни вернуть, ни изменить ничего нельзя. И безобходное роковое стоит теперь лицом к лицу!..

Раздумывая более спокойно обо всей московской жизни, боярин видел неизбежность провала и с деловой стороны, без всяких предзнаменований с того света. Заваруха назревала давно – уже в первом заговоре Шуйских можно было усмотреть её зачатки, в дальнейшем же отказ от прямой борьбы с боярской изменой привёл к тому, что измена эта захватила чуть не всю верхушку в Москве! И теперь крушение готово было поглотить всех, не справившихся с враждебными силами, не сумевших найти верной дороги, вместе с мечтателем-царём и этой гордой красивой царицей!.. Всё идёт как должно идти, неумолимо, шаг за шагом, приближаясь к роковому концу. И ужасный стук палачьего топора, хруст костей уже чувствуется при размышлении о всём предстоящем!..

Но он, Гаврила, хочет жить! И будет жить! Во что бы то ни стало он будет жить! Он не такой дурак, чтобы лично для себя не найти выхода из тяжёлого положения! Надо лишь спокойненько и неторопливо всё по порядку обсудить, взвесить и решить. Конечно, удержаться на теперешней высоте нечего и думать! Но службу на вторых или третьих местах при новом царе он мог бы получить – им всё же дорожат, особенно при сношеньях с заграницей: кроме него да Афанасия Власьева никто сего дела не знает. Во всяком случае, если он не сделает больше ни одного шага против заговорщиков (а он давно уже не делает), будет угождать Шуйскому и хотя бы в самый последний момент примет маленькое участие в перевороте, то из одной только мести за прошлое его не накажут. Князь Василий будет первым боярином, если только не царём (что очень вероятно), и, без сомненья, не даст ему погибнуть – это было бы совсем невыгодно для царя! Но каких он потребует поклонов! Какой явной, коленопреклонённой лести и самоуниженья! Сколь едкими подковырками он будет колоть его при всех!.. Не забудут прошлого и бояре – его косых взглядов, окриков, вставанья спиною, а главное, своих грамот, в коих они считают его виновным. Они тысячу раз покажут ему свою силу, своё пренебреженье, унизят, как последнего дьяка, как холопа, будут каждый день вымещать ему старые обиды! Он не видит среди них ни одного, с кем бы в таком случае мог сохранить если не дружбу, то хоть просто доброе знакомство и будет его новая жизнь на Москве не лучше ссылки или принудительного монастыря. А уж сколь уязвлено будет его гордое сердце перемещением из первого чина в государстве в третьестепенное служильство, каково ему будет пережить разруху всех своих надежд – он и не говорит!.. То единый Господь ведает!..