Александр Галкин - Царевич Димитрий

– Ой потеха! – смеялся боярин. – Ох, кака наива! Рязанский голова хочет на Москве розыск свой чинить! Да неужели тут своих сыщиков мало?! Аль Басманов не верен нам?!. Ха-ха-ха!..

Тем разговор и кончился. Ляпунов, убеждённый в безусловной верности «царского друга», заколебался и, хоть в душе и оставались сомненья, решил, что первый боярин лучше знает московские дела, чем он, приезжий гость, а потому больше не возражал. Получив от боярина в подарок ценную книгу в красном переплёте и бочонок испанского вина, он трогательно попрощался, и так как время было не позднее, то в тот же день и уехал к себе домой.

А вечером Гаврила Иваныч беседовал с Юрием Мнишком и Вишневецким на ту же самую тему, что и с рязанским гостем. Они жаловались на опасность положения, на слухи о заговоре и просили о немедленном производстве розыска. Пушкин принял их с чрезвычайным радушием и отменной почтительностью, угощал чем только мог, сам служил им, говорил льстивые слова, но успокаивал совсем так же, как и Ляпунова. Однако, всячески желая угодить панам (как будто предвидя, что знакомство с ними может и не окончиться в русской столице и что, возможно, придётся кланяться им ниже, чем сейчас!), он искренно обещал решительно переговорить с царём об усилении охранных мер. Он уже не только не возражал против выдачи пороха шляхтичам из казённых складов, но и заявил, что будет настаивать на немедленном выполнении этой «необходимой предосторожности».

На другой день Пушкин вместе с Басмановым был у Димитрия, потребовал свиданья без всяких отлагательств «по крайне важному и безысходному делу» – теперь только так и можно было добиться аудиенции. Царь принял их очень благосклонно, но с явной неохотой слушал пересказ польских жалоб и предупреждений, не дал даже высказаться до конца и, досадливо махнув рукою, перебил:

– Они уже два раза говорили мне об этом! Надоели до тошноты! И теперь вы двое тож болтаете! Токмо и слышу – заговоры, заговоры! Убить хотят!.. А где заговоры – того не знают! Кого хватать надо – неведомо! Даж оскомина претит! Не хочу боле!.. Всё в руке Божией!.. И коли у вас нет другого дела для докладу, так бывайте здравы! В конце сего мая в поход идём и авось остатни дни проживём тут с Божьей милостью в спокойствии, без палачьей работы!

– Да позволь ты, – воскликнул Басманов, хоть обыску Шуйских сотворить! Теперь беспременно найду улику! Сам увидишь!

– Князь Василий у нас на свадьбе в тысяцких ходит и вельми знатно должность сию правит, а ты хочешь осрамить его! Тебя, что ли, потом назначить на его место?!

– Батюшка! Государь наш! – умоляюще произнес Пётр Фёдорыч. – Меня хоть казнить вели, но выслушай. Ведь ничего же, кроме пользы твоей, не хотим!..

– Да говори прямо, чего желаешь! – сказал царь, уже раздражаясь неприятным разговором.

– Не даёшь бояр, ну и не надо – храни тебя Господь! Благоволи хоть охрану твою умножить!

– Тут не перечу – делай как знаешь! А что ты ещё придумал?

– Вот, дорогой наш! Перво дело – чтоб стража на всех лестницах и у дверей двойная бы стояла…

– На виду не ставь – терпеть не могу!

– Ну, ну, можно и не совсем на виду Далее – полк этот Маржеретов умножить и по-новому поставить, чтоб делились на десятки, и кроме сабель выдать огневые пистоли. Потом – самого Якова Маржерета немедля, с поспешностью в Москву вернуть и поставить его во главе охраны, а ещё держать всякий час при самом дворце не менее сотни воинников, чтобы день и ночь с оружием были.

– Куда ж их тут девать? Ко мне в спальню, что ли, поставишь аль к царице?

– Не смейся, батюшка, – всё обдумано! С левой стороны дворца, ближе к воротам, пристройку надо сделать в два яруса, и там они будут сидеть на страже всё время и меняться раз в сутки, по утрам, како, говорят, у польского короля заведено. В неделю построят, а тогда…

– Хорошо! – снова перебил царь. – Сказал уже, что не перечу, – твори как хочешь: делай пристройку, зови Якова, а по мне – хоть и всякого! – Он улыбнулся своей случайной рифме и кончил уже без досады: – Завтра хочу посиденье вечернее устроить с Мариной Юрьевной, по-польски, в тесном кругу, – приходите оба!

– Спасибо, родной наш! – ответил Басманов. – А ещё вот что: дозволь ты мне переселиться до походу к тебе поближе – отдай мне горницы, что покойный Отрепьев занимал. Там яз буду жить без семьи и за охраной смотреть!

– О, друг любезный! Очень рад тому! Возьми хоть половину яруса и живи в своё удовольствие!

Так и сделали. Басманов переехал на жительство в комнаты рядом с царской спальней, пристройку начали спешно возводить и в один день поставили уже подсобные леса, привезли материалы; за Маржеретом поскакали гонцы; а польским панам объявили, что самые строгие меры царской охраны приняты и можно более не беспокоиться.