Александр Галкин - Царевич Димитрий

Вечером новобрачных проводили наконец с надлежащими песнями в их покои, обсыпали хмелем, овсом и ещё чем-то, невзначай спрыснули водою «с уголька», хлопнули в дверь рукавицей и приставили ко входу в спальню боярскую стражу с саблями в руках. Они очутились в предспальной комнате Марины, богато отделанной шелками и освещенной теперь двумя большими канделябрами, стоявшими в простенках меж окон.

Царица удалилась на некоторое время в свою спальню, где её дожидались служанки, и там, переодевшись, смыв с лица краски, освободив голову от тяжёлых уборов, вышла к Димитрию в широком домашнем платье и опустилась в большое кресло. Он подошёл, поцеловал руку и, слегка касаясь её подбородка, произнёс ласково: «Коханая!», склонился, хотел поцеловать в губы, но она отстранила:

– Не теперь! Не сегодня!.. Невыносимо устала я! Ничего не ела, но есть не хочу – так утомилась!

– Отдохни, царица! Не хочешь ли лёгкого вина?

– Вина? Пожалуй! Если только холодное. Как жарко в этой Москве!

Он потребовал вина и кубков, налил ей и себе, выпил за её здоровье.

– Садитесь, царь Димитрий! Побеседуем малость и спать пойдём. Не нравятся мне ни эти боярыни, что везде меня под руки водят, ни многие другие… Особенно же этот плюгавый принц – как его? – Шуйский.

– Яз тоже не очень люблю его – хитрый он!

– Не любишь, так зачем же было тысяцким назначать?.. Он в церкви стоял недалеко от меня – малость впереди, слева, и я, как пошла причащаться, нежданно на него взглянула. О, сколь он был злобен!.. Я в ту же минуту ему презренье показала и прошла к алтарю. Не враг ли он царю?

– Был и врагом, теперь исправно служит. А в тысяцких ходит за знатность рода своего.

– И всё здесь странно как! Наблюдала я людей за обедом – никто, кроме наших шляхтичей, не посмотрел на меня добрым взглядом! Когда в упор на них глядишь – собачью преданность являют, а чуть отвернись – волками смотрят! Невесело это! И думаю, что неспроста!

– Всё обойдётся, коханая! Образуется! – Ему не хотелось пускаться ни в споры, ни в серьёзные беседы: он ждал совсем другого, а потому и отвечал ей только для того, чтобы не молчать. – Дай срок – всё пойдёт по-хорошему!

– Дай Бог!.. А сегодня один только мне понравился: молодой твой мечник, тоже князь какой-то…

– Михаил Скопин.

– Смотрит как влюблённый! Этот не выдаст! А какой красавец!

– Неплохой парень, – равнодушно сказал Димитрий, не показывая виду, что похвала мечнику задела его самолюбие. – Уехать хочет!

– Уехать? Жаль! А впрочем, всё равно… Нехорошо на душе!.. Знаешь ли, чего мне сейчас хочется? Удивишься! Помолиться хочу!

– Помолиться? – действительно удивился он, и так как сам был весьма далек от этого, то и сказал с насмешкою: – Попов, что ли, позвать?

Но она продолжала серьёзно и грустно:

– Вот уже шестой день здесь, и всё одно и то же! Посреди почестей – злобу чувствую! И никому нельзя сказать про то! Только царю – супругу моему! А он… Он утешает пустыми словами! Понять не хочет!.. – Она замолчала, в глазах показались слёзы.

Он не знал, чем и как надо утешать её. Нерешительно произнёс:

– Успокойся, выпей вина.

Она промолчала.

– Сегодня лишь узнала, – продолжала Марина, просушив глаза платочком, – у русских по четвергам не венчают, да ещё накануне какого-то праздника! Ужли царь не ведал того?! Почему бы не подождать день или два?.. А народ будто бы весьма этим недоволен и считает нашу свадьбу незаконной!

– Свадьбу нашу совершал сам патриарх – он и в ответе. Мой дед, говорят, тоже в четверг венчался.

– Ох, что нам до деда и до патриарха! Не их, а нас ругать будут! Самим смотреть надо! А царь какой-то непонятный! Где его светлые мысли? Где ясные речи и блеск в очах? Изменился он, не тот, что год назад! Даже походка и та иная стала! Не знаю уж!.. – И, понизив голос, она промолвила очень печально, как бы сама с собою: – И кажется, что живет он где-то не здесь, не с нами… Не со мною!.. – Но вдруг, вскинув головою, сказала сердито и резко: – У царя любовница есть! И он тоскует!.. Пусть скажет прямо!

– Клянусь Господом и крестом животворящим, воскликнул Димитрий, – нет у меня другой женщины, кроме моей Марины! Одна, одна у меня любимая – моя царица!

– Правда? – сразу успокоилась она, – Отчего же он такой грустный?

– Да я и не грустный!

– Ну, как бы это сказать?.. Рассеянный, не свой какой-то!

– А, это так! От усталости. Это пройдёт!.. – Он никак не хотел объяснить ей своих настроений, да, пожалуй, ввиду их сложности, и не сумел бы, и, полагая, что на походе всё это действительно скоро пройдёт, решил потерпеть неловкость молчания ещё недели две.