Александр Галкин - Царевич Димитрий

Но тут главный дьяк доложил, что пришли купцы гостинной сотни и просят допустить их в заседанье для «повержения пред бояры» своих «мыслишек и хотений» касательно нового государя-батюшки. Выступивший Дмитрий Шуйский решительно потребовал допущения их в палату, и председательствующий Мстиславский, не встретив сильных возражений, допустил их, приказав поставить небольшой столик, у которого они должны стоять.

Вошли пять человек во главе с Аникием Палычем, поклонились боярам до земли и, вставши около столика, в полной неподвижности, слушали, как говорил их предводитель. А он в немногих словах сообщил, что купечество ныне ночью собиралось и молебствовало Господу Богу, благодаря его за избавление от самозванца и прося вразумления для выборов нового царя. Господь Бог невидимо указал им на князя Василия Иваныча, которого они единодушно и решили крикнуть царём на Москве и уже крест ему на том целовали, В палате раздались было два-три скорых возраженья, а также возгласы: «Не ваше дело!», «Не по разуму судите!», «Сидеть вам по лавкам да аршином играть, а не царей выбирать!». Но Шуйский недаром привёл их сюда, и Аникий Палыч хорошо знал, что делал. Он, твёрдо взглянув на возражавших, прямо заявил, что «коли хотенью их великие бояры ходу не дают, то и они, купцы, со бояры не идут, а ежли князья выберут иного царя опричь Василия Иваныча, то они крест ему не целуют и будут творить, иже Господь им укажет».

Это подействовало, но далеко не на всех; многие продолжали кричать своё и упорствовать, что дало повод митрополиту Филарету выступить ещё раз и решительно поддержать Шуйского. Владыка откровенно заметил, что, как видно, бояре не могут сговориться о царе, сводят туг свои личные счёты, но вот купцы, а за ними и остальная торговая Москва настоятельно хотят не кого иного, как князя Василия Ивановича. А в таком случае нечего и рассуждать столь долго – надо творить волю народную и не оставлять Москву без царя хотя бы на один день!

– Единогласного решения, – закончил он, – видимо, добиться здесь не можно, и ежли некоторые князья упираются, то надлежит их привести к ясному разумению. Думаю яз, что ополченские воеводы нам в том помогут!

В палате находились воеводы двух северных полков, задержанных в Москве по дороге к югу, очень довольных переменой царствования (они не хотели идти на войну) и готовых поддержать Шуйского как своего избавителя от военного похода.

– Поможем! – крикнули они. – Сей же день поможем! Хоть всем войском выступим! Да будет здрав царь-государь Василий Иванович!

Угроза «привести к разумению» вооружённой силой оказалась настолько убедительной, что больше уже никто не спорил, и князь Шуйский был провозглашён царём. Сам он, не произнёсший до сих пор ни слова, теперь поднялся и, насмешливо взглянув на противников, умильно благодарил всех за оказанную честь, клялся в верности православной старине и, не дожидаясь дальнейших упрашиваний, согласился царствовать. Сейчас же все присутствующие принесли ему присягу, а затем председательствующий Фёдор Мстиславский вместе с Гермогеном и Филаретом вышли на Красное крыльцо к народу.

Тут уже стояла огромная толпа всякого люда, но больше всего купцов, ожидавших конца боярского заседанья и выхода своих представителей – Аникия Палыча и других. Когда владыки благословили народ, а князь Фёдор объявил об избрании Шуйского, купцы неистово заорали ему здравицу, бросали вверх шапки и всячески проявляли свой восторг, но остальные, главным образом ремесленники, молчали. А один молодой парень, вылезший вперёд других, уставив руки в боки и не снимая шапки, гаркнул: «Ого-го!» – и нагло воззрился на Мстиславского.

– Ты чего ржёшь, скотина? – резко спросил хорошо одетый торговец. – В шею захотел?

– Дай ему! – отозвались другие! – Прошло их времячко! Бей холопа!

И какие-то руки уже потянулись, чтобы схватить парня за ворот.

– Не смей! – вдруг грозно раздалось сбоку. – Не позволю! – И коренастая фигура в чёрной поддёвке решительно шагнула к нападавшим, вытаскивая кинжал, – все узнали казацкого атамана Сергея Корелу.

Как ни противны были купцам казацкие старшины, но броситься на Серёгу они не решились: не храбрые были люди, да и многочисленные «смерды», дотоле молчавшие, теперь кричали со всех сторон, выражая сочувствие парню. Среди их криков слышалось и такое: «Посадили боярского царя!», «Царъ-шубник!», «Он убил Митрея», «А Димитрий Иваныч жив – убили спальника!» – и многое другое, чего купцы не могли заглушить своим здравствованьем. Атаман был уже окружён целой ватагой каких-то зипунов, весьма злобно поглядывавших на торгашей, и, видимо, сдерживал их от прямых действий; было слышно, как он громко сказал: «Дай время – своё возьмём!» Они галдели, махая руками. Всё это хорошо видел князь Мстиславский и, поражённый «чёрным своевольем», стоял во внезапно нашедшем на него большом раздумье как истукан, ничего не говоря и не двигаясь с места. Филарет тихо сказал ему: «Прикрикни на них, княже!» И тогда, словно опомнившись, он вдруг сообразил, что надо делать. Закричав, насколько мог сильно: «Да здравствует царь Василий Иванович!» – князь махнул рукою на колокольню, откуда сейчас же раздался оглушительный трезвон, покрывший все возгласы толпы.