Александр Галкин - Царевич Димитрий

Вельможные паны забеспокоились и, будучи осведомлены о всяких слухах и базарных толках, почуяли в недоброжелательстве москалей опасную угрозу. А главари приезжих – Юрий Мнишек, Вишневецкий, иезуит Стадницкий и другие – учинили совещание, каковое и решило принять меры предосторожности. Было приказано вооружиться всем, от пана до последнего конюха, и на другой день все поляки оказались обвешанными саблями, кинжалами и пистолетами, на многих были медные шлемы, а на некоторых и панцири. Тут выяснилось, что почтенные гости приехали к царю Димитрию не только с поздравительным словом, а и с удивительным запасом всякого оружия: чуть не у каждого пана в сундуках были ружья, сабли, палаши и разные доспехи. Не хватало лишь пушек, чтобы свиту царицы Марины можно было считать крупной военной силой, не уступающей находящемуся в Москве стрелецкому войску. Но поляки привезли с собою очень мало пороху – боялись взрывов в дороге, да и хорошо знали, что в Москве можно купить его сколько угодно как на базарах, так и у хранителей казённых складов за недорогую взятку. В один день они скупили почти всё, что имелось в охотничьих лавках на Красной площади и на толкучке, но этого было весьма мало; торговцы говорили, что своих запасов они при торговле не держат, хранят дома, и завтра привезут сколько хочешь, только плати деньги. Однако вышло всё по-иному. Василий Шуйский, извещённый в тот же вечер о скупе пороха на базарах, немедленно послал сказать купецким старшинам, чтобы всякую продажу его завтра же прекратили и говорили бы покупателям, что товару сего у них нет. Боеспособность поляков вовсе не входила в расчёты князя: он предполагал натравить на них московскую толпу, возможно больше перебить их и тем избавиться от опасной силы, могущей выступить и на защиту царя. Торговцев огневым зельем было в Москве столь немного, что все они ещё до открытия базара были извещены об указке своих старших и, не колеблясь, наотрез отказывали покупателям в продаже пороха. Это произвело немалое впечатление на рядовых москвичей, одобрявших купецкую меру, а ещё большее – на самих поляков, понявших неслучайность отказов и увидевших в таких мерах заговор против себя. Не удалось им достать зелья и в казённых складах, ибо заведующий ими дворянин Турчанинов (родственник князя Мстиславского) неожиданно отказался от взятки и ничего не дал, а кроме того, велел немедленно затворить крепкие складские ворота и запереть их на все засовы.

В дальнейшем паны выяснили, что враждебность к ним со стороны населения растёт изо дня в день, что ходить или ездить в одиночку стало уже небезопасно и по ничтожному поводу можно ждать вспышки обывательского раздраженья с разгромом некоторых домов. Они обратились к царю с просьбой – выдать шляхтичам казённого пороху, но тот, очень удивившись, спросил, зачем это им нужно и почему так много. Услыхав же, что они боятся погрома, засмеялся и уверенно заявил, что у него в столице его гостям никакой беды не грозит. «Но говорят, – прибавил он, – что ваши хлопцы держат себя неучтиво, пьянствуют и задирают моих людишек, девок портят и над верой смеются. Сего у нас не любят, и драки оттого бывают».

А боярин Пушкин в ответ на обращенье Мнишка и Вишневецкого с той же просьбой весьма недружелюбно возразил:

– Зелья, что вы просите, хватит на три тысячи самопалов – неужели вы привезли с собою столько огневого оружия? Как будто не на свадьбу, а на войну собрались! Да сверх того ещё имеете сабель, панцирей и прочих доспехов несметное число! Когда дорогие гости на нашем пиру в военных латах сидят, стало быть, и нам, хоть из вежливости, надо то же одеяние носить. Мы же у себя дома непривычны к таким тяготам.

– Но ведь нам угрожают!

– Никто вам не грозит и не тронет. А недовольны люди вашей челядью потому, что обиды чинят беспрестанно. Государь уже сказал вам про это. Внимайте словесам его величества, и всё будет хорошо.

Поляки вовсе не расположены были слушаться царских словес, однако дали знать всем шляхтичам, чтобы вели себя осторожней, не вызывая недовольства, избегая ссор и драк. Но своевольная шляхта, и у себя дома-то плохо подчинявшаяся таким предупрежденьям, здесь, среди «подлых москалей», не хотела и думать о необходимости иного поведения, кроме всеми усвоенного и казавшегося весьма удобным.

Димитрий не уяснил себе всей опасности создавшегося положения: постепенно отрываясь от низовых масс, он с потерей Отрепьева лишился и последнего беспристрастного осведомления о жизни города, о слухах в народе и недовольстве людишек. Всё это доходило до него через третьи руки в смягчённом виде и с прибавлением сообщений о том, как любит его народ и как готов постоять за него до последнего. Твёрдо считая всех бояр врагами, царь не менее твёрдо верил в неизменную преданность московского населения и не сомневался, что князья, «убояхуся гнева народного», не решатся выступить против него. От отдельных же выскочек, вроде Шеферетдинова, какие могут рискнуть покушением, теперь уже приняты все меры дворцовой охраной, более сильной и надёжной, чем при каком-либо прежнем царе. И мысли Димитрия были заняты, кроме удовольствий сегодняшнего дня, ещё предстоящей свадьбой, Марианной, а затем – походом вместе с нею на далекий юг, в татарские степи. А здесь в оставшиеся дни ему не хотелось думать о делах – тянуло посидеть со знакомыми паничами за кубком вина, послушать весёлых, не совсем приличных анекдотов или стихов. На всё же остальное, памятуя гугенотское учение о Божьем предопределении, казалось, можно было и наплевать, ничего не бояться, ибо всё равно – чему суждено быть, то и сбудется.