Александр Галкин - Царевич Димитрий

В довольно большом, переполненном жильцами всякого возраста доме богобоязненного купца Вавилы Глебыча происходили, по его словам, «содом и Гоморра» и всё «житие» было перевёрнуто «кверху дном»! Старый купец со всеми домочадцами – дочерьми, зятьями, внучатами и прислугой – был выселен в сарай, наполовину занятый пожитками гостей, и превращен в слугу на побегушках для приезжего пана Лещинского с четырьмя его холопами. Все они поместились в купецком доме, вышвырнули на двор иконы, заставили целый день и всю ночь мыть полы и стены, постелить лучшие ковры, полавочники, дорогие скатерти, чистить своих коней, свою одежду, сапоги, кормить их и всячески угождать.

Вся семья только и делала, что обслуживала постояльцев, принося им всё, что имела, и Вавила уже считал бы себя разорившимся, если бы не догадался своевременно закопать в землю горшочек с двумя горстями золотых. Все уже готовы были помириться с своей участью, тем более что отовсюду шли известья о лишеньях, ещё более страшных, чем выпавшие на их долю, но бедствия не остановились на этом. Две замужних дочери Вавилы Глебыча привлекли внимание гостей – молодых, здоровых мужчин, скучавших по женскому телу и совершенно откровенно о том заявлявших как старику, так и им самим. На четвёртый или пятый день постоя Лещинский через переводчика-холопа приказал, чтобы они по очереди являлась к нему на постель, и пригрозил, что «ежели сего не будет, то подлый старик и его пся крэв [22]– дурацкие зятья – отведают плетей». Купец уже дал было наказ дочерям выполнить требование пана, но зятья не согласились и, явившись к постояльцу, униженно просили его о милости, плакали и убеждали на коленях. Пан, не понимая по-русски ни слова, всё же догадался, о чём его просят, и, сняв со стены нагайку, отхлестал парней по головам, но они не тронулись с места и продолжали просить. Тот расхохотался.

– Гей! Хлопцы! – крикнул он в открытую дверь своим холопам. – Глядите, сколь туги московские башки! Даже плеть не берёт! Кха, тьфу! – плюнул он на просящих. – Гоните их на скотный двор – кто же пускает свиней в горницу! Они, пожалуй, тут и нагадят! Ха-ха!.. Взашей их!.. – И ушёл в другую комнату.

Трое холопов немедленно бросились на несчастных и, работая палками, погнали их вон; но тут один из зятьёв – здоровый детина, – получив крепкий удар по затылку, вдруг обернулся и со всего плеча хватил поляка кулаком в лицо. Тот с громким криком упал на половик, тем временем и второй зять толкнул другого холопа ногою в живот и тоже свалил на пол, а третий убежал к своему хозяину Через минуту последний вышел с саблею в руках и, увидав валяющихся своих слуг, замахнулся на москалей оружием; они, не дожидаясь удара, быстро выскочили в сени и скрылись в своём сарае. «Рыцарь» не решился войти туда и расправу учинил иначе: поймав на дворе старого купца, он приказал холопам немедленно выпороть его плетьми, что и было исполнено, а вечером одна из дочерей была приведена к Лещинскому.

Вавила Глебыч наутро ходил жаловаться русским властям, но толку не добился, обращался и в Кремль – хотел подать челобитную самому царю или хоть Басманову, – но ни до кого не добрался: там люди точно с ума сошли – кто в неслыханных пирах, а кто в заботах об этих торжествах. Никто не хотел слушать обиженного старика, многие смеялись над ним, и он, промаявшись целый день, не нашёл даже места, куда бы можно было обратиться с жалобой. А былые царские приёмы на крыльце, когда всякий мог подать ему челобитную, оказались на это время отменёнными – царю некогда было заниматься мелкими делами.

Рассказы, один другого страшнее, о польских бесчинствах и насилиях ходили из уст в уста по всей Москве, распространяя в народе смущение и тревогу, подрывая доверие к властям и любимому царю. Доля печальной правды перемешивалась в них с кучей злостных измышлений, усердно сочиняемых уже не только кружком Шуйского, а и всеми потерпевшими купцами и дворянами. Впечатление усугублялось ещё тем неподражаемым и всем известным шляхетским бахвальством, с каким они использовали выгоды своего исключительного положения, как царские гости, приехавшие на свадьбу с самой невестою. Они везде и при каждом случае напоминали москвичам, что это они, поляки, дали Москве царя Димитрия, что он обязан им престолом и после свадьбы будет расплачиваться за это – выдаст обещанные Смоленск, Чернигов и многие бочки золота. Всё это вносило столько недоуменья, раздраженья и прямой злобы, что проповедовавшийся боярскими агентами польский погром находил сочувствие даже в преданных царю низовых массах и не встречал возражений в стрелецких полках. В разных концах города было уже несколько драк между русскими и поляками, главным образом – польскими челядинцами, державшимися ещё наглее своих господ, и кое-где эти ссоры кончились убийством польских холопов.