Людмила Кулагина - Память

– Что ж отказался-то? – спросил Стах.

–Так вчера пленные рассказали, что батьку моего австрияки мобилизовали. Что же я в родного отца стрелять должен?

– Ты с какого села?

– С Подгайцев. – ответил мальчишка.

– Так соседи мы. Я с Ровенцев. Стахом меня зовут.

– А вас за что?

– Одна беда у нас с тобой. У меня сына австрияки забрали. Я не стал стрелять. Вот заковали, сказали «саботаж».

– Неужто и правда расстреляют? – заволновался Анджей.

– Кто их знает, – тряхнул чубом Стах. – Всё одно погибнем. Какая разница кто стрельнет!

– Отставить разговоры, – сказал подошедший командир.– Встать!

– Да как встать-то, мы же прикованы! – усмехнулся Стах.

– Кононенко! Отцепи их! Отведи в сарай к остальным! – рявкнул командир!

– Там же пленные! – рискнул возразить солдат.

– Спорить будешь? Какая разница! Один чёрт – враги Родины! Веди, не размышляй, не твоё это дело!

– Будет сделано, Ваше благородие!

Стаха и Анджея отвели в тёмный сарай. Сквозь щели проникал тусклый свет. Люди лежали вповалку на сене, сидели, прислонившись к стойлам, лиц не разглядеть, слышно только разноголосый гул. Стах различил и русскую речь, и украинскую, и польскую, и немецкую.

«Вот, все враги стали друзьями по несчастью, – подумал Стах. – Всех перемешала война. Где свои, где чужие? Надо своих поляков найти. Может, с нашего села кто есть».

– Ktojest z Rovants? – спросил по-польски Стах.

– C Рованцев нет, с Подгайцев есть.

– Анджей, гляди, твои соседи.

К Стаху подошёл здоровый бородатый старик.

– Здорово, браток,– хрипло поздоровался богатырь.

– Здорово, батько! – ответил Стах, поднимаясь – Неужто и стариков теперь на войну берут?

– Молодых полковник Ян Жондковски в свой польский легион забрал по приказу царя Николая, а австриякам только дети да старики достались, когда они Польшу заняли, – рассудительно и подробно объяснил старик.

– Якуб Новак, – старик протянул Стаху руку.

– Стах Завадский, – ответил Стах, пожимая огромную, как лопата, руку Якуба.

– Значит, с Рованцев будешь?

– Я-то с Рованцев. А вот Анджей – с твоего села!

Анджей тоже поднялся.

– Чей сын будешь? – пытался рассмотреть Анджея Якуб.

– Ковальский я, – ответил Анджей.

– Михал Ковальский! Неужто такой взрослый сынок у него уже!

– Михал – батька мой, – подтвердил Анджей.

– Знаю, знаю Михаила! Он с сыном моим дрался каждый божий день, когда пацаном был – разнять не могли.

– А где сейчас ваш сын? – спросил Анджей.

– Без вести пропал. В четырнадцатом в легион Жондковски мобилизовали, а летом пятнадцатого без вести пропал. Но верю, что жив, что доведется нам ещё свидеться, потому и в плен сдался, чтоб с сыном встретится. Я собираюсь сбежать и найти сына. Ни русские, ни немцы, ни австрийцы не желают добра Польше и полякам. Мы должны объединиться, собрать вместе всех поляков и воевать за себя, за Великую Польшу.

– Знаешь, не обижайся, но все эти речи в плену кажутся неуместными, что ты можешь сделать в кандалах? – Сказал Стах. – Моего сына мобилизовали в австрийскую армию, ему всего пятнадцать! Они заставляют нас стрелять друг в друга, называют изменниками и предателями только потому, что мы не хотим стрелять в своих детей и отцов. Каждая армия считает, что мы должны воспылать патриотическими чувствами именно к её стране. Польшу раздирают на части, а поляков заставляют убивать друг друга. Я ненавижу Россию, ненавижу Австрию.

– Так давай сбежим, – предложил Якуб.

– Как? У тебя есть план?

– Есть, – ответил старик.

Они отошли в угол и стали обсуждать план побега. Вокруг так мирно пахло овсом, лошадьми, конским навозом. Совсем недавно в этой конюшне в стойлах стояли лошади, а не люди, их сладковатый, терпкий запах оставил след во времени, споря с его неумолимым ходом.

3. Хлев.

Так же пахло овсом и лошадьми в хлеву в селе Желобное, но здесь в стойлах, как и положено, были лошади. Меня послали задать им корм. Я вошла в погружённое в сумрак помещение, вдохнула насыщенный аромат, на ощупь пробралась к стойлам. Лошади недовольно всхрапнули, учуяв чужого. Я предусмотрительно захватила корочку хлеба, протянула открытые ладони в сторону услышанного звука, и тут же почувствовала горячее дыхание лошади, тёплые губы и прикосновение шершавого языка.

–Контакт есть, – подумала я и вошла в стойло, наклонилась, чтобы высыпать зерно, и вдруг, раздался резкий звук, сразу вслед за ним заржали кони. Сердце оборвалось от испуга, дыхание стало тяжёлым, как у бегущей лошади. Невольно прижалась к тёплому боку нервно переступавшего коня. Замерла. Звуки не повторялись. Лошади успокоились. Я выглянула из-за стойла, взяла стоящие рядом вилы и медленно пошла по проходу. Сарай был длинным, только два стойла были заняты, остальные пустовали, кое-где в щели проникали лучи заходящего солнца, сказочно подсвечивая солому, выхватывая красным то брёвна сарая, то балку, то лошадиную морду, то висящую на крюке рубаху и кепку. Кто-то забыл?