Проспер Мериме - Хроника времен Карла IX

— Подкинем хворосту под костер гугенотов!

Проделав шагом довольно печально около полумили, Мержи сообразил, что рейтаров он вряд ли успеет настигнуть сегодня, что конь его наверняка продан, да и вообще более чем сомнительно, чтобы эти господа согласились на возвращение чего-либо владельцу. Постепенно он примирился с мыслью, что лошадь для него пропала безвозвратно, а допустив эту мысль, он уже не имел никакой надобности ехать по орлеанской дороге и свернул обратно в Париж, выбрав скорее прямое направление, чтобы избегнуть проезда мимо злополучной корчмы — свидетельницы его несчастий. С молодых лет привыкнув быстро во всем находить хорошую сторону, он мало-помалу убедился, что дешево и счастливо выпутался из беды, что его не убили, не ограбили дочиста; у него остался золотой, уцелело на нем самом его платье и лошадь, которая, несмотря на уродство, все же несла его на себе. И если уж говорить всю правду, то воспоминания о миловидной цыганке не раз вызывали улыбку на его лице. Словом, после нескольких часов дороги и хорошего завтрака он чувствовал себя растроганным деликатностью этой честной девицы, унесшей у него всего лишь восемнадцать золотых из кошелька, где было полных двадцать. Примириться с потерей темно-бурого жеребца было много труднее, но он не мог не согласиться, что более жестокий вор свел бы его коня и не потрудился бы оставить ему никакой замены. Вечером он достиг Парижа совсем незадолго до закрытия городских ворот и остановился в гостинице на улице св. Якова.

Отправляясь в Париж, Мержи рассчитывал благодаря влиятельным рекомендациям к адмиралу Колиньи получить назначение в армию, которая, как говорили, выступает в поход на Фландрию под командой этого великого начальника. Он льстил себя надеждой, что отцовские друзья облегчат ему первые шаги и откроют ему доступ ко двору короля Карла, а затем к адмиралу, имевшему как бы собственный двор. Мержи знал, что брат его пользуется большим влиянием, но был еще в нерешительности, следует ли ему обращаться к брату. Вероотступничество Жоржа де-Мержи сделало его в семье чужим человеком. То не был единственный случай развала семейного единства из-за разногласий в вероисповедании. Уже давно отец запретил произносить в своем присутствии имя вероотступника, ссылаясь на евангельское оправдание своей строгости: « Если правое око соблазняет тебя, вырви его сам ». Хотя молодой Бернар не был столь непреклонен, все же перемена веры казалась ему пятном, позорящим честь его семьи, и чувство братской привязанности неизбежно страдало от этого сознания.

Еще ничего не решив относительно брата, и раньше чем он успел разнести рекомендательные письма, он пришел к заключению, что нужно позаботиться о восполнении пустого кошелька, и с этой целью вышел из гостиницы по направлению к мосту св. Михаила, где жил ювелир, задолжавший его семье некоторою сумму денег, на получение которых Мержи имел доверенность.

При входе на мост он встретил несколько молодых людей, одетых с большим изяществом. Идя под руку, они совсем перегородили узкий ход между двойной стеной ларьков и лавочек, закрывавших реку от пешеходов. Позади этих господ шли их слуги, несшие в руках длинные, двуострые шпаги в ножнах, так называемые двойные [18] Французской слово duél значит — двойной. Отсюда название поединка на двуострых шпагах, по-русски — дуэль. Примечание переводчика. , и кинжал, чашка которого была так широка, что при случае могла заменить щит. Очевидно, что вес этого оружия был слишком тяжел для молодых дворян, а может быть, им хотелось красоваться перед целым светом богатым снаряжением своих слуг.

Казалось, они были в хорошем настроении, судя по беспрерывному смеху: если мимо них проходила прилично одетая женщина, они кланялись ей, смешивая учтивость с нахальством, и, повидимому, им доставляло большое удовольствие задевать локтями степенных буржуа в черных плащах, уступающих им дорогу с ворчней и проклятиями по адресу придворной молодежи. Из всего общества только один молодой человек шел с опущенной головой и, казалось, не принимал участия в развлечениях молодежи.

— Разрази меня господь, если это не Жорж! — воскликнул один из этих молодых людей, хлопая по плечу юношу. — Это ты делаешься мрачным нелюдимкой? Добрых четверть часа ты не раскрываешь рта. Ты что, дал обет молчания, что ли?