Проспер Мериме - Хроника времен Карла IX

— Уже влюбился! — воскликнул Бевиль. — В конце концов, не может быть иначе: и гугеноты и паписты — все одинаково влюбляются в графиню Диану де-Тюржис.

— Это одна из придворных красавиц, — добавил Жорж, — одна из опаснейших чаровниц для нас, молодых волокит. Но, побери меня чума, эту крепость взять не легко.

— Ну, а сколько дуэлей приходится на ее счет? — со смехом спросил Мержи.

— О, она их считает по двадцать, — ответил барон Водрейль, — но самое лучшее то, что она хотела сама драться на дуэли и послала формальный вызов одной придворной даме, которая переступила ей дорогу.

— Какие сказки! — воскликнул Мержи.

— Не она первая, — сказал Жорж, — не она начала женские дуэли. Она послала вызов по всем правилам госпоже Сент-Фуа, приглашая со на смертный бой на шпагах и кинжалах в сорочках, как сражаются дуэлисты утонченного порядка [23] Дуэлистами «утонченного порядка» назывались дуэлисты-профессионалы. .

— Как мне хотелось бы выступить секундантом одной из этих женщин, чтобы увидеть их обеих в ночных рубашках, — сказал кавалер Рейнси.

— И что же, дуэль состоялась?

— Нет, — ответил Жорж. — Их помирили.

— Он сам же их помирил, — заметил Водрейль, — он был тогда любовником Сент-Фуа.

— Да ну тебя, не больше, чем ты сам, — скромно возразил Жорж.

— Тюржис — вроде Водрейля, — сказал Бевиль, — она делает месиво из религии и нынешних нравов; вызывает драться на дуэли, что я считаю смертным грехом, и выстаивает в день по две обедни.

— Оставь меня в покое с моими обеднями, — воскликнул Водрейль.

— Ну, а если она ходит к обедне, то только для того, чтобы показать себя без маски, — вставил свое мнение Рейнси.

— Правильно! Я уверен, что многие женщины ходят к обедне только ради этого, — заметил Мержи, радуясь случаю посмеяться над католиком.

— Так же, как и на протестантскую проповедь, — сказал Бевиль. — Когда пастор кончает речь, свечи гаснут, и хорошенькие дела делаются тогда в темноте. Умереть можно! Прямо, я жажду стать лютеранином.

— Вы, кажется, верите этим нелепым россказням? — спросил Мержи с презрением.

— Верю ли я? Маленький Феран, наш общий друг, нарочно ездил в Орлеан на проповеди, чтобы устраивать там свидания с женой нотариуса. Ах, чорт возьми, какая великолепная женщина! Я, прямо, весь таял, когда он мне рассказывал о ней. Он только там и мог с ней видеться. Но счастью, один из его приятелей, гугенот, сообщил ему пароль для свободного входа. Он приходил на проповедь и там в темноте… ну, уж я предоставляю вашему воображению дополнить, как он там не терял времени.

— Это совершенно невозможно, — сухо заявил Мержи.

— Невозможно, а почему?

— Потому что никогда протестант не позволит себе такой низости, чтобы привести к нам на проповедь паписта.

Этот ответ вызвал взрыв хохота.

— Ах, боже мои, — сказал барон де-Водрейль, — вы, очевидно, думаете, что раз человек стал гугенотом, то он не может быть ни вором, ни предателем, ни сводником.

— Он с луны свалился, — воскликнул Рейнси.

— Что касается меня, — заметил Бевиль, — то если бы мне нужно было передать любовную записку гугенотке, я обратился бы к ее священнику.

— Несомненно, — возразил Мержи, — потому что вы привыкли давать поручения подобного рода вашим попам.

— Нашим попам… — произнес Водрейль, краснея от гнева.

— Бросьте ваши споры, наводящие тоску, — прервал их Жорж, заметив, что каждая реплика сопровождается все большей и большей оскорбительной остротой. — К чорту ханжей всех лагерей! Я предлагаю: пусть каждый, кто произнес слово гугенот, папист, протестант, католик, — подвергается штрафу.

— Идет! — воскликнул Бевиль. — Кто проштрафится, тот платит кагорским вином в гостинице, куда мы идем обедать.

На минуту установилось молчание.

— После смерти этого бедняги Ланнуа, убитого под Орлеаном, за графиней Тюржис не числится ни одного явного любовника, — сказал Жорж, не желавший возвращения друзей на почву богословских препирательств.

— Ну, у кого хватит духа утверждать, что парижанка может жить без любовника! — воскликнул Бевиль. — Одно только достоверно, что Коменж прижал ее к стене.

— Так, значит, поэтому-то маленький Наваретт от нее отступился, — сказал Водрейль, — очевидно, он испугался такого страшного соперника.

— А Коменж очень ревнив? — спросил капитан.

— Ревнив, как тигр, — ответил Бевиль. — Готов убить всякого, кто осмелится любить прекрасную графиню. В конце концов, чтобы не остаться без любовника, ей придется допустить к себе Коменжа.