Проспер Мериме - Хроника времен Карла IX

— Я заплачу за свой постой и ни полушки лишней. Где эти… капитан Корн… Горнштейн?

— У меня выпили, — продолжал дядя Евстафий, — больше двухсот бутылок хорошего старого вина, и ответите мне за это вы.

Мержи кончил одеваться.

— Где капитан? — кричал он громким голосом.

— Уже два часа, как он убрался, и пусть чорт унесет таким же манером всех гугенотов, пока мы не сожгли их всех живьем.

Здоровенная пощечина была единственным ответом, который в эту минуту нашелся у Мержи.

Сила и неожиданность удара откинули трактирщика на два шага назад. Роговая рукоять большого ножа торчала у него из кармана. Рука трактирщика легла на нее. И, несомненно, произошло бы большое несчастье, если бы он уступил первому порыву ярости, но рассудительность одержала верх над его пылом, как только он заметил, что Мержи протягивает руку к широкой шпаге, висевшей над кроватью у изголовья. Он мгновенно отказался от неравного боя и, стремительно сбегая по лестнице, кричал во все горло: «К оружию, убивают!»

Выиграв бой, но испытывая беспокойство за последствия своей победы, Мержи подпоясался, положил за пояс пистолеты, запер баул и, держа его в руках, решил итти с жалобой в ближайший суд.

Он открыл дверь и уже стал спускаться по лестнице, когда внезапно перед ним оказалась целая армия врагов.

Первым шествовал трактирщик со старой алебардой в руках. Три поваренка, вооруженные вертелами и скалками, следовали за ним. Сосед корчмаря, держа в руках ржавую пищаль, образовывал собою войсковой арьергард. Ни та, ни другая сторона не ждали такой быстрой встречи. Всего пять-шесть ступенек разделяли вражеские лагери.

Мержи уронил баул и схватил пистолеты. Этот жест врага дал понять дяде Евстафию и его спутникам всю невыгодность их боевого расположения. Подобно персам в Саламинской битве, они не позаботились выбрать такую позицию, которая обеспечивала бы выгоду их многочисленности. Единственный воин их армии, имевший в руках огнестрельное оружие, не мог им воспользоваться, не ранив при этом своих товарищей, в то время как пистолеты гугенота, имевшие перед собой возможность обстрела лестницы на всем протяжении, казалось, должны были всех нанизать на один выстрел. Легкий треск пистолетного курка, взведенного Мержи, достигнув их слуха, показался им столь страшным, как будто он был оглушительным взрывом. Невольно неприятельская колонна сделала налево кругом и бросилась в кухню, ища там более обширного и выгодного поля для битвы. В переполохе, неразлучном спутнике стремительных отступлении, трактирщик, желая повернуться с алебардой, споткнулся на нее и упал. Мержи — великодушный противник — не удостоил их выстрелом и удовольствовался тем, что швырнул в них баулом, который рухнул на них, как обломок горы, и, ускоряя движение, скатываясь вниз по лестнице, завершил разгром вражеского отряда. Лестница была очищена от врагов, сломанная алебарда лежала в качестве трофея.

Мержи стремительно побежал на кухню, где враг уже успел построиться в шеренгу. Владелец пищали держал наготове свое оружие и раздувал тлеющий пальник.

Окровавленный трактирщик, разбивший нос при падении, держался в тылу своих друзей, подобно раненому Менелаю, оставшемуся в дальних рядах греческого войска. Вместо Махаона и Подалира [15] Махаон и Подалир — описываемые Гомером сыновья Асклепия, или Эскулапа, знаменитого врачевателя, унаследовавшие от отца медицинское дарование. Примечание переводчика . супруга трактирщика с растрепанными волосами и сбитым набок чепцом оттирала ему лицо грязной кухонной салфеткой.

Мержи без колебаний приступил к действию. Он прямо пошел на того, кто держал пищаль, и приставил ему к груди пистолет.

— Брось пальник или умрешь! — закричал он.

Пальник упал на пол, а Мержи погасил его, наступая каблуком сапога на дымящийся конец веревки. Тотчас же вся союзная армия сложила оружие.

— А что касается тебя, — сказал Мержи трактирщику, — то маленький урок, который ты сейчас получил, научит тебя быть поучтивее с приезжим. Если б только я захотел, я сумел бы тебя заставить властью бальи [16] Лицо, исполнявшее судебные обязанности по поручению феодального владельца данной местности. снять трактирную вывеску, но я не злопамятен. Теперь скажи, сколько я тебе должен за постой?

Дядя Евстафий, видя, что тот спустил курок своего ужасного пистолета и продолжал говорить, засунув пистолет за пояс, понемногу ободрился и, все еще утирая лицо, печально прошептал: