Проспер Мериме - Хроника времен Карла IX

Корчмарь, стоя в стороне, крестился широким крестом.

— Знаешь, я поверю, что ты настоящая чародейка, если угадаешь, что я сейчас сделаю.

— Ты меня сейчас поцелуешь, — сказала Мила шопотом.

— Она колдунья, — закричал Мержи, целуя ее. Потом он стал тихонько болтать с миловидной гадалкой и, казалось, и он и она хорошо понимали друг друга и столковались быстро.

Трудхен взяла лютню, на которой уцелели почти все струны, и начала наигрывать какой-то германский марш. Потом, когда стрелки стали вокруг нее толпой, она запела на своем родном языке военную песнь, а рейтары во весь голос подхватывали припевы. Капитан, разгоряченный ее примером, запел таким голосом, что задребезжали стекла старую гугенотскую песню, слова которой были так же дики, как и ее мелодия.

Рейтары, разгоряченные вином, разошлись, каждый запел свою песню. Пол покрылся осколками бутылок и посудными черепками. Кухня огласилась руганью, раскатами смеха и пьяными песнями. Однако, вскоре сонливость, под влиянием крепких паров орлеанского вина, овладела головами участников пьяной оргии. Солдаты повалились на скамьи. Корнет, выставив к дверям двух часовых, пошатываясь, искал дорогу к своему ложу. Капитан, еще сохранивший способность итти по прямой, не сворачивая с дороги, поднялся по лестнице в комнату трактирщика, выбранную капитаном, так как это была лучшая комната корчмы.

А что же Мержи и цыганка? Их не было в комнате в ту же минуту, когда капитан затянул свою песню.

День уже разгорелся, когда Мержи проснулся с головой, тяжелой от вчерашнего вечера. Его платье было разбросано по комнате. Дорожный баул, открытый, валялся на полу. Приподнявшись на кровати, он смотрел некоторое время на окружающий его беспорядок и почесывал голову, собираясь с мыслями. Лицо выражало одновременно утомление, изумленное состояние и даже тревогу.

По каменной лестнице, которая вела к нему в комнату, раздались тяжелые шаги. Дверь открылась без всякого стука, и вошел трактирщик, еще более мрачный, чем накануне. Но в глазах его было выражение наглости, сменившей вчерашний страх.

Он огляделся в комнате и осенил себя крестом, словно охваченный ужасом при виде такого беспорядка.

— Ах, молодой кавалер, — воскликнул он, — вы еще в постели! Ну, пора вставать, давайте сочтемся.

— Что за беспорядок, кто смел раскрыть баул? — сказал Мержи тоном, не менее недовольным, чем тон трактирщика. Мержи грозно зевнул и спустил одну ногу с кровати.

— Почему, почему, — передразнил корчмарь. — А я почему знаю? Много мне дела до вашего баула! Вы сами у меня во всем доме наделали еще не такой беспорядок. Но, клянусь св. Евстафием, вы мне за все заплатите. Это так же верно, как то, что я ношу имя этого святого.

Пока он говорил, Мержи натягивал на себя ярко-алые штаны и при этом движении из отстегнутого кармана выпал кошелек. Должно быть, стук об пол, произведенный кошельком, показался Мержи необычайным. Нагнувшись, он тревожно поднял его и открыл.

— Я обокраден, — крикнул он, обернувшись к трактирщику.

Вместо двадцати золотых экю, бывших в кошельке, он нашел только два.

Дядя Евстафий пожимал плечами и презрительно улыбался.

— Я обокраден, — повторял Мержи, торопливо подпоясываясь. — В кошельке было двадцать золотых, и я требую, чтобы мне их вернули. Их украли у меня в вашем доме.

— Ну, я очень рад, клянусь бородой, очень рад, — нагло кричал трактирщик. — Это вам урок, чтобы не возиться с ведьмами да воровками. Впрочем, — прибавил он потише, — на ловца и зверь бежит. Без вас всех скучает Гревская [14] Площадь в Париже — обычное место казни. Примечание переводчика. . Еретик, колдун и вор идут по одной дороге.

— Что ты мелешь, сволочь! — закричал Мержи, разозленный тем сильнее, чем больше он сознавал справедливость упрека. И, как всякий неправый человек, он вцепился в первый предлог для ссоры.

— Я мелю, — отвечал трактирщик, подбочениваясь, — я мелю о том, что вы разгромили мое жилье, и требую, чтобы вы мне заплатили все до последней монетки.