Станислав Вторушин - Литерный на Голгофу. Последние дни царской семьи

Сидеть в лесу Юровскому пришлось всю ночь. Войков приехал только на следующее утро, на двух подводах привез двенадцать огромных глиняных кувшинов, в каждом из которых было по пуду серной кислоты. Юровский отдал команду доставать из шахты тела. В шахту послали одного из чекистов – молодого круглолицего парня с буйной светло-русой шевелюрой. Шахта оказалась неглубокой. Он спустился туда на веревке и почти тут же крикнул: «Тяни!»

Первой за ногу вытащили Демидову. Глядя на нее, Юровский передернулся. Демидова словно преследовала его. Снимая с убитых драгоценности в расстрельной комнате, он принял ее за Императрицу, здесь из кузова машины Демидову тоже стащили первой.

– Отнесите ее и положите с краю поляны, – приказал Юровский.

Чекисты положили тело Демидовой около куста можжевельника. Затем по одному сюда же стали укладывать других. Юровский удивился тому, что ни на одном из трупов не было даже следов крови. Затопившая шахту вода смыла ее, и теперь можно было разглядеть лицо каждого убитого.

На шее Анастасии была сквозная, рваная рана, нанесенная граненым штыком. Но ее лицо, если не считать неестественной белизны, выглядело как живое. Страшно было смотреть на Алексея. Его голова оказалась сплющенной и раздробленной. Юровский бил прикладом изо всей силы, а винтовка была очень тяжелой.

– Раздевайте их всех донага, – приказал Юровский, – и начнем ликвидацию.

Чекисты, кто с брезгливостью, кто с нехорошей ухмылкой начали раздевать женщин. Когда потянули разорванный штыком лифчик Анастасии, из него посыпались мелкие, блестящие камушки. Юровский тут же кинулся к убитой и, подняв руку, крикнул:

– Стой!

Он поднял один камушек, внимательно рассмотрел его. Это был бриллиант. Юровский прощупал пальцами лифчик и обнаружил, что в нем зашито немало бриллиантов. Сняв картуз, он положил его на землю и, разорвав лифчик, ссыпал в него драгоценные камни. Бриллианты оказались и в корсетах царевен. «Сколько же их будет? – дрожа от возбуждения, подумал Юровский. – Полпуда, никак не меньше. Я теперь самый богатый человек». Он поставил картуз в корзину, в которой Войков привозил еду, и накрыл его той же салфеткой, которой накрывали хлеб и котлеты. Затем взял топор и начал рубить на куски Цесаревича Алексея. Чекисты раскладывали эти куски на собранные в кучу сухие сучья, которые натаскали из леса. Войков вылил на куски целый кувшин серной кислоты. Человеческая плоть задымила и сразу стала черной. Через полтора часа он облил останки бензином и поджег. По поляне сразу потянуло нехорошим запахом горелого мяса.

Тела разрубали на куски и на двух кострах сжигали до глубокой ночи. Тело Государя лежало в стороне от остальных, он оказался последним в этой страшной очереди. Когда Юровский с топором в руках направился к нему, Войков жестом остановил его.

– Что такое? – спросил Юровский, на лице которого отразилось неподдельное недоумение.

Ему показалось, что Войков не хочет сжигать Николая. Но тот сказал:

– Голову надо отрубить и положить в стеклянную банку, которая стоит в подводе. Она со спиртом.

– Зачем? – не понял Юровский.

– Так велено. Это приказ Голощекина. – Войков поднял глаза на Юровского и добавил: – Он говорил о каком-то Боттичелли. Не знаешь такого?

– Наверное, кто-то из московских. В Екатеринбурге такого нет. Это точно.

Юровский переступил с ноги на ногу, насупившись и сузив глаза, постоял несколько мгновений, достал из кармана нож, аккуратно отделил голову от тела, поднял ее за волосы и отнес в подводу. И только тут заметил, что борода у Государя совершенно седая. А Войков обратил внимание на то, что пока Юровский нес к подводе голову Императора, из нее все время капала кровь, оставляя на земле темную дорожку.

Когда тела были сожжены, Юровский велел погасить костры, лопатами расчистить место, где их раскладывали, вырыть ямы и сгрести туда все, что осталось от людей. Затем снова развести на этом месте костры.

Ночью он вернулся в Екатеринбург, оставив до утра на месте захоронения несколько чекистов. С рассветом надо было обойти поляну и убрать с нее последние улики.

Юровский приехал в Ипатьевский дом, быстрым шагом прошел в комнату, где еще вчера находился Государь со своей семьей. Ему надо было забрать шкатулку с драгоценностями. В доме и вокруг него все еще стояла охрана, и он не боялся, что шкатулка может пропасть. Она стояла на столе, на том же месте, куда он поставил ее несколько дней назад. Никто из царской семьи ни разу не прикоснулся к ней. Юровский взял ее в руки и прошел в комнату царевен, тщательно осматривая каждый угол, в надежде увидеть забытую хозяевами драгоценность. К его великому сожалению, никаких драгоценностей в комнате не оказалось. На столе, рядом с чернильницей, лежала тетрадь. Это был дневник Ольги. Юровский машинально открыл его и уткнулся в написанное аккуратным почерком стихотворение. Он начал читать. И чем дольше читал, тем бледнее становилось его лицо.