Станислав Вторушин - Литерный на Голгофу. Последние дни царской семьи

Часа через два приехал Медведев и сказал, что все револьверы стреляют без осечки. Выкладывая их на стол перед Юровским, Медведев попросил:

– Позволь мне стать там рядом с тобой. Я еще никого не убивал. А так хочется.

Медведев зажмурился и тряхнул лохматой головой. На его лице появилась почти детская блуждающая улыбка. Протянув руку к револьверу, он нежно погладил его по стволу.

– Нет, не позволю, – строго сказал Юровский.

– Почему? – удивился Медведев, сменив улыбку на неподдельную обиду.

– У меня для тебя предусмотрены другие дела. В кладовке лежит рулон сукна. Постелишь его в кузов машины, чтобы кровь из нее не текла на дорогу. И будешь выносить трупы. Стрелять будут другие. На всех желающих места все равно не хватит.

Расстрельная комната была тесной, и Юровскому не хотелось брать в свою команду лишних людей. Главное, чтобы не подвели револьверы.

Он вдруг вспомнил, что уже давно не ел и, оставив Медведева в караульном помещении, отправился на кухню. В большой кастрюле лежали котлеты. Приподняв крышку, Юровский понюхал их, затем взял кружку, чтобы налить чаю. Но чайник оказался холодным. Это показалось странным. Перед сном Романовы всегда пили чай, который готовил им Харитонов. Сегодня они изменили своему распорядку. Они не только не пили чай, но и не притронулись к котлетам. Юровский взял ломоть хлеба, достал котлету и, присев на стул около стола, начал есть. Только сейчас он почувствовал, как голоден. Съев четыре котлеты, он вытер руки о скатерть и спустился во двор.

На город опустилась ночь. Она была теплой и ясной. На черном небе сверкали крупные звезды, листья стоявшего рядом тополя о чем-то шептались между собой. Юровский поднял голову и посмотрел на окна царских комнат. Ни в одном из них не было огня. Отражая свет ночного неба, они походили на черные блестящие квадраты. «Интересно, спят Романовы или нет?» – подумал он. Ему не хотелось, чтобы они спали. Странное спокойствие Романовых не укладывалось в его сознании. «Неужели они ничего не чувствуют? – думал он. – А если чувствуют, откуда у них такая нечеловеческая выдержка?»

На улице затарахтела машина и, подъехав к дому, остановилась. Охранники тут же открыли ворота, и машина въехала во двор. Только в эту минуту Юровский почувствовал, что настало его время. Он быстро поднялся в караульное помещение и приказал Медведеву спускаться вниз и стелить сукно в кузове. А сам направился в комнату Боткина. Вежливо постучал в дверь и, приоткрыв ее, спросил:

– Евгений Сергеевич, вы спите?

– Что вам нужно? – раздался из угла голос Боткина.

Доктор сидел на стуле в темной комнате. Он был одет в свой неизменный, застегнутый на все пуговицы черный сюртук. То ли еще не ложился спать, то ли собирался сделать это только сейчас. Юровский не понял.

– В городе стреляют, – сказал Юровский первое, что пришло ему в голову. – Мне надо перевести вас в другое помещение. Разбудите Романовых и вместе с прислугой спускайтесь вниз. Я буду ждать вас там.

Юровский вышел и быстрым шагом направился в комнату расстрельной команды. Все стояли около небольшого стола и ждали его. Он открыл шкаф, в котором лежали заряженные револьверы, и раздал их.

– Первым в царя стреляю я, – сказал Юровский. – После моего выстрела сразу же открывайте огонь по остальным. Цельтесь в сердце, так будет меньше крови. – Он сделал паузу, посмотрев на стоявшие в углу винтовки, взял в каждую руку по одной и протянул двум показавшимся ему побледневшими мадьярам. – Вы будете стоять у дверей слева и справа от меня. Наденьте на винтовки штыки.

На лестнице послышалось движение. Юровский с Ермаковым и двумя мадьярами вышли из комнаты и поднялись на нижнюю площадку. Осторожно спускаясь по ступенькам, навстречу им шел Николай, держа на руках Алексея. За ним шли остальные. Юровский обратил внимание на одежду Романовых.

Николай был в своей неизменной военной форме без погон с маленьким Георгиевским крестиком в петлице. В такой же форме был Алексей. Александра Федоровна надела длинное черное платье со стоячим воротником, закрывавшим шею. На ее груди переливалось бриллиантовое колье, в ушах светились такие же серьги. Дочери были одеты в длинные черные юбки и белые кофточки. На них тоже сверкали драгоценности. «Значит, отдали не все, – со злостью подумал Юровский. – Пытались припрятать, а теперь вытащили наружу. Сколько же у них этих драгоценностей?» Но тут же подавив в себе охватившее его раздражение, Юровский, изображая на лице улыбку, сказал: