Станислав Вторушин - Литерный на Голгофу. Последние дни царской семьи

– Народу, как на Вознесенском проспекте, – недовольно пробурчал Голощекин. – А нам надо исключить любого свидетеля.

– Это мы обеспечим, – смеясь, заметил Юровский.

Но Голощекина его ответ не успокоил. Когда выехали на большую поляну, он приказал остановить машину и сказал, глядя на Юровского:

– Допустим, мы закопаем их здесь, – Голощекин указал пальцем на куст, росший с краю. – Это же обнаружится сразу. Семь человек даже под землей зарыть совсем не то, что похоронить собаку.

– Не семь, а одиннадцать, – уточнил Юровский.

– Тем более, – Голощекин почесал подбородок и огляделся. Потом спросил: – А шахты здесь никакой рядом нет?

– Есть, – сказал молчавший все это время Ермаков. – Вон там, недалеко, – он показал рукой в сторону ближайших деревьев.

Пересекая поляну, к деревьям вела заросшая тропинка. Голощекин прошел по ней и вскоре увидел заброшенную шахту. Рядом с ней возвышался старый, уже поросший травой отвал породы. Голощекин подошел к краю шахты, заглянул в нее. Из горловины тянуло сыростью, каменные края шахты осклизло блестели, но дна не было видно. Голощекин поднял с земли камень и бросил вниз. В глубине булькнула вода.

– Вот сюда их и сбросим, а шахту завалим, – сказал Голощекин.

– Для этого полка солдат не хватит, – заметил Юровский. – К тому же свидетелей будет столько, что от всех не избавишься.

– Предложи что-нибудь получше. – Голощекин начал раздражаться из-за того, что пустяковая, как ему представлялось вначале, задача вдруг стала превращаться в серьезную проблему.

Казалось бы, что стоит закопать нескольких человек? Вырыл яму, побросал их туда, засыпал землей, а сверху положил дерн. Но выходит, что даже в большом лесу сделать это, не оставив следов, невозможно. Войков покрутил головой, нервно, как собака, понюхал поднимающийся из шахты гнилой воздух, потом сказал:

– Надо сначала залить трупы серной кислотой, затем облить керосином и сжечь. То, что останется, не сможет опознать никто.

– А зачем нам возиться с этим? – удивился Ермаков. – Сбросим в шахту, и все дела.

По лицу Голощекина пробежала недобрая улыбка, а в глазах Юровского сверкнул волчий огонек. Они посмотрели друг на друга, потом перевели взгляд на Ермакова.

– Ты что, не знаешь, с кем имеешь дело? – погасив улыбку, спросил Голощекин. – Ведь те, кто свергал царя, завтра на этом месте церковь поставят. И каждый день будут приходить сюда молиться, разбивая до крови свои чугунные лбы.

– Кто же им позволит? – удивился Ермаков. – Революция победила окончательно, к старому возврата уже не будет.

– Относительно революции ты прав, – сказал Голощекин. – Но мы должны предусмотреть все варианты. Ты знаешь, где достать серную кислоту? – спросил он, повернувшись к Войкову.

– В городе много мест, где имеется серная кислота, – ответил Войков.

– Завтра же чтобы она была у тебя, – сказал Голощекин и дал команду возвращаться в Екатеринбург.

А в десять утра следующего дня в Ипатьевский дом пришел священник отец Алексей Сторожев и диакон Буймиров. Они служили здесь месяц назад по просьбе Государя, в праздники Святой Троицы. Почему возникла необходимость отслужить сегодня, Сторожев не знал. В комендантской комнате он спросил Юровского, какой именно молебен необходимо отслужить сегодня.

– Обедницу, – ответил Юровский, намазывая на кусок хлеба толстый слой желтого, как свежий мед, масла. С утра ему не удалось позавтракать в гостинице, и теперь он перекусывал у себя в комендантской.

– Обедню? – переспросил диакон.

Юровский достал из кармана смятую бумажку, разгладил ладонью и сказал, ткнув в нее пальцем:

– Здесь написано обедницу. Писал сам бывший царь.

Священники переглянулись и начали молча натягивать церковное облачение. Когда они вошли в гостиную, вся царская семья была уже там. Алексей сидел в своей коляске, рядом с ним в передвижном кресле сидела мать. Государь с дочерьми стояли справа от них. Все казались спокойными, но в глазах у каждого притаилась глубоко спрятанная печаль. Увидев священников, Государыня поднялась из кресла, все остальные повернулись к ним и молча поклонились.

Сторожев с диаконом подошли к столу, на котором стояли иконы и горели тонкие свечи, и начали читать молитву. Певчих не было, их не разрешили взять. В прошлый раз роль певчих исполняли Государыня и великие княжны. А «Отче наш» своим приятным баритоном пел сам Государь. Но сегодня священникам никто не подпевал. И это тоже показалось им странным. А когда диакон густым басом запел «Со святыми упокой, Христе, душу раба твоего», что было положено при исполнении обедницы, вся царская семья, за исключением Алексея, опустилась на колени. Отец Сторожев почувствовал, как по коже пробегает холодок. В его душе возникло неосознанное желание поскорее закончить молитву, но, поймав на себе взгляд Государя, он решил исполнить положенный обряд до конца.