Зиновий Давыдов - Корабельная слободка

Ночь была темна и беззвездна. Крепчал ветер, плотный и гулкий. Стеценко ничего не ел с утра, но ему было не до еды. Он все время сновал по берегу моря, наблюдая, как корабли за кораблями становятся вблизи берега на якорь. Громыхали якорные цепи; стучали топоры; раздавались слова команды на французском, английском и турецком языках… Все это явственно слышал Стеценко, невидимый под покровом ночи.

К утру ветер утих, и море под утренним солнцем переливалось, как золото, расплавленное в огромной чаше. Лейтенанту Стеценке и оставшимся у него пяти казакам пришлось отдалиться немного от берега, а то ведь их могли заметить с кораблей и пустить по ним из пушек.

Стеценке не страшна была смерть.

«Умереть немудрено, — думал он, поеживаясь в своей легкой флотской шинели: — да, умереть немудрено; мудрено выполнить задачу».

Молодой лейтенант сознавал, что он и его казаки — это единственные русские люди, которые в этот грозный час 2 сентября 1854 года видят собственными глазами вторжение врага.

А вторжение уже действительно началось. На неприятельских кораблях играла музыка. Стеценко разбирал знакомый мотив.

«Это на французских кораблях», — решил Стеценко.

Вскоре к флейтам и валторнам французов стали примешиваться звуки английского гимна «Боже, спаси королеву». И с кораблей французских и английских начали отваливать шлюпки с солдатами и амуницией.

Стеценко стиснул пальцами подзорную трубу. В кольце объектива у него колыхался баркас, который быстро шел к берегу. На носу баркаса стоял бородач, черный, как жук, в красной феске, сдвинутой на затылок. И весь баркас был полон бородачей, тоже в фесках, и в шароварах, и в коротких плащах.

— Зуавы [31] Зуавы — во французской армии особая разновидность войск, предназначенная для колониальных захватов. — всегда первые, — бросил им с борта корабля «Город Париж» главнокомандующий французской армии маршал Сент-Арно. — А ну, шакалы пустыни, моя лучшая сволочь!

И зуавы, прокричав «ура» и «vive l’empereur» [32] Да здравствует император. , налегли на весла.

Когда близ берега под килем баркаса зашуршал песок, жук-бородач, стоявший на носу, присел на корточки, потом рванулся, как отпущенная пружина. Он мелькнул в воздухе, но за шаг от берега шлепнулся в воду.

— Ах! — вырвалось у зуавов в баркасе.

— Плохая примета.

— Это очень нехорошо, друзья.

— Вот так же было на Дунае.

— Не вернуться ли нам обратно на корабль и начать все сначала?

Но Мишель Першерон, капрал, поднялся в баркасе во весь свой огромный рост и стал на носу. Руки у капрала были в багровых шрамах и серебряных браслетах, на которых навешаны были амулеты. Мишель Першерон сделал прыжок и уже на берегу хватил выползшего из воды жука кулаком по феске. Жук кубарем завертелся по берегу и рыча отполз в кусты. Так первые вражеские солдаты ступили на русскую землю. Стеценко поторопился новой запиской уведомить об этом Меншикова. И еще один казак отделился от отряда Стеценки и поскакал в Севастополь.

В это время зуавы, высадившиеся из баркаса, заметили в отдалении группу всадников, то приближавшихся к берегу, то отдалявшихся от него. По Стеценке и его казакам был дан залп из штуцеров. Пули взвизгнули где-то близко, никого не задев.

— Казак не без счастья, — сказал урядник, поворотив коня. — А все ж, не ровен час, может и укусить. Пошли, ваше благородие, за горку! Вернее будет.

Погода стала портиться. С севера шла черная туча. Порывами налетал холодный ветер. Он пробивался сквозь шинель к Стеценке и пронизывал до костей. Стеценко тридцать часов почти не слезал с лошади и валился с седла от усталости. А ночью разразилась буря, море ревело, и всю ночь напролет шел дождь. Стеценко выполнил свою задачу. Но на рассвете, прежде чем тронуться в обратный путь, в Севастополь, он еще раз подобрался поближе к неприятелю.

Он с болью увидел на прибрежном холме французский трехцветный флаг. Мокрый от дождя, он тяжело бился под порывистым ветром. Подле флага съежился в красном кепи и синей шинели французский солдат. Стеценко повернул коня и выехал на севастопольскую дорогу.

Лошадь, тоже изнемогшая за целую ночь беспрерывного снования на ветру под дождем, по песку и буграм, шла вялой рысью. Стеценко спал в седле, и ему даже снился сон. Будто он сидит в кают-компании у себя на корабле «Константин» и в каюту входит адмирал Корнилов. Стеценко хочет встать, чтобы, как полагается, приветствовать адмирала. Но кто-то словно приклеил лейтенанта Стеценку к месту и налил в сапоги свинца, так что Стеценке и ногами не пошевельнуть.