Зиновий Давыдов - Корабельная слободка

На рассвете повеяло сыростью. Широкая улица стала как будто еще просторнее. И осторожным сделался шорох бухты, и отдалился рокот моря…

Марья Белянкина, жена матроса с корабля «Императрица Мария», проснулась в кухоньке у себя и сразу крикнула:

— Мишук, вставай!

Но из-за дощатой перегородки послышалось только:

— Мммм, пффф…

— Мишук, пора! — снова крикнула мать из кухни.

И опять вместо ответа:

— Ммм, пффф…

«Пускай еще поспит, — решила Марья. — Вчера вон и легли только в полночь, в амбарушке как раз первые петухи пропели. Да и сейчас времени много ль: солнышко еще не гуляет и за Черной речкой».

Часов у Белянкиных не было. Впрочем, часы в ту пору водились только у бар да у купцов. В Севастополе на Городской стороне карманными часами щеголяли морские офицеры. А Корабельная слободка в том же Севастополе вся населена была одними матросами да еще парусными мастерами и работницами с сухарного завода. На всю слободку часы были у одного лишь дедушки Перепетуя, серебряные часы, старые, как сам Перепетуй, и пузатые, как луковица. Носил их дедушка в жилетном кармане на волосяной цепочке.

Дедушку Перепетуя звали так не в лицо, а только за глаза. При встрече с дедушкой его величали Петром Иринеичем. Кличку свою Петр Иринеич получил давно, еще тогда, когда работал на телеграфной вышке морской библиотеки в Севастополе. Еще в то время он сбил у себя на дворе из разных обрезков крохотный сарайчик и стал там мастерить какой-то загадочный прибор. Слободские ребята, когда проходили мимо домика Петра Иринеича, только и слышали: «тюк-тюк. тюк-тюк».

Когда Петра Иринеича спрашивали, что же такое творит он у себя в сарайчике, Петр Иринеич лукаво улыбался. Но однажды, когда Петр Иринеич подгулял на свадьбе у сына, то на прямо поставленный вопрос ответил прямо: дескать, хочет он изобрести такой прибор, называется по-латыни перпетуум-мобиле — вечное движение; еще месяц либо два месяца — и машина готова; будет она работать без пара и безо всего, сама по себе.

И вышел у Петра Иринеича тогда на свадьбе спор с молодым моряком лейтенантом Нахимовым. Лейтенант Нахимов сказал, что такая машина, вечный двигатель, невозможна. Это было бы против законов физики, если бы машина сама по себе развивала движение. И давно уже доказано наукой, что это самое перпетуум-мобиле просто мечта, которой не суждено осуществиться.

Очень обиделся тогда Петр Иринеич на молодого лейтенанта. Даже домой хотел уйти. Старика насилу успокоили, снова усадили за стол и налили ему большой стакан красного вина. С этого вечера и стали в Корабельной слободке называть Петра Иринеича с его перпетуум-мобиле — дедушкой Перепетуем.

Много лет прошло с тех пор. Лейтенант Нахимов оказался прав: никакого перпетуум-мобиле у Петра Иринеича не получилось. Петр Иринеич давно бросил эту затею, но осталась за ним его кличка: дедушка Перепетуй. А лейтенант Нахимов все плавал и плавал на кораблях Черноморского флота, и с турками сражался, и стал за эти годы знаменитым адмиралом…

Марья Белянкина увидела в раскрытое окошко, что солнце уже перевалило через речку и пошло по кругу, незаметно подбираясь с востока на юг. А из-за угла в конце улицы показался тем временем Петр Иринеич — дедушка Перепетуй.

«Вот славно, — решила Марья: — сейчас узнаю в точности, много ли времени набежало. Перепетуй на часы посмотрит и скажет».

Но дедушка Перепетуй подвигался медленно. Он шел в теплом сюртуке, на голове у него был стеганный на вате картуз, опирался дедушка на кизиловую палку. И все время останавливался, потому что из всех окон по пути высовывались женщины и спрашивали у дедушки, который час. И дедушка всякий раз расстегивал сюртук, доставал часы из жилетного кармана и всем называв точное время. Кроме того, за дедушкой Перепетуем бежали ребятишки и тоже спрашивали, сколько времени, и просили, чтобы дедушка дал им послушать, как тикают часы. Дедушка Перепетуй никому не отказывал, и ребята по очереди приникали ухом к часам. Затаив дыхание, они слушали, как что-то бьется там внутри, точно синичка в клетке. И так вот, останавливаясь, здороваясь с каждым и каждому отвечая, добрел наконец дедушка до хатенки Елисея Белянкина, на взгорке над бухтой.

— Петр Иринеич, не взыщи, дедушка! — крикнула ему Марья Белянкина в раскрытое окошко. — Спросить бы тебя: времени много ль набежало?