Эмилио Сальгари - Капитан Темпеста. Дамасский Лев. Дочери фараонов

– Продолжай, – сказал Пепи.

– Изъяв мозг (а мозг портится быстрее всего, и из-за этого бальзамирование может не удаться), мы делаем на теле боковой надрез острым камнем, из тех, что поставляют нам эфиопы, ибо больше нигде таких нет, и через этот надрез извлекаем кишки, моем их в пальмовом вине и помещаем в растертые пряности.

– Да уж, занятие невеселое, – сказал фараон, не сводя глаз с Миринри.

– Затем мы заполняем живот чистым толченым миро, корицей и другими пряностями, однако полностью исключаем ладан, который может все испортить.

– Ах! – вставил царь.

– Потом мы зашиваем надрез и помещаем тело в соль, покрыв его разными сортами природных щелочей, и оставляем на шестьдесят суток. После чего моем и запеленываем в льняные пелена, пропитанные гуммиарабиком. И процедура закончена. В таком виде тело может не бояться времени.

– Так ты возьмешь на себя бальзамирование твоим способом тело…

– Чье? – удивленно спросил старик.

– А вот этого юноши, когда он умрет, – сказал Пепи, ткнув пальцем в сторону Миринри. – Чтоб потом не жаловался, что я не был щедр.

Юный фараон вздрогнул и отскочил от колонны, возле которой стоял.

– Мое!

– Твое. Когда ты умрешь в великом некрополе Мемфиса, этот человек берется набальзамировать тебя, как фараона, как твоего отца.

– Моего отца? Ах ты, подлец! Я бросил шакалам его мумию, ибо это был не он! Но тебя надо убить!

Гордый юноша вдруг прыгнул на Пепи, как лев на добычу, подмял его под себя и придавил к полу. Он уже собирался его придушить, но на громкий крик бальзамировщика все как одна двенадцать бронзовых дверей зала распахнулись, и вбежали пятьдесят царских гвардейцев в полном вооружении. Они набросились на Миринри, вопя на бегу:

– Спасайте царя!

Миринри услышал грохот и, поняв, что ему угрожает опасность, выпустил Пепи.

– Ага! Убить меня хотите! Так-то вы, презренные, принимаете сына великого Тети!

Он подскочил к ближайшему столу, схватил тяжелую бронзовую амфору с вином и, прислонившись к колонне, стал бестрепетно дожидаться нападения. Сейчас он походил на молодого рычащего льва, готового укусить или растерзать когтями.

– Взять живым! – хрипло рявкнул Пепи.

Первый же солдат, попытавшийся схватить Миринри, упал с размозженной головой. Тяжелая амфора опустилась на него, как дубина, и смерть его была мгновенной. Второй солдат, третий, а за ним и четвертый попытались свалить Миринри, но он, как дикий зверь с железной мускулатурой, уложил их всех возле колонны.

Сын пустыни виртуозно управлялся с амфорой, и она представляла для гвардейцев немалую опасность. Тогда они, побросав секиры и мечи, все разом набросились на него. Давления такой массы тел он не выдержал и, изрядно тряхнув гроздь висевших на нем солдат, упал на колени. Он попался! Вокруг него обмотали два жестких ремня, и десять рук так крепко его связали, что он не мог пошевелиться.

– Убить его? – спросил командир гвардейцев, занеся над Миринри секиру и глядя на Пепи, который уже встал.

– Никто из вас не достоин пролить кровь фараона, – ответил царь.

– Тогда что нам делать дальше?

Пепи немного помолчал и сказал:

– Уложите его в паланкин и закройте в большом некрополе одним из тех камней, что мы используем для запечатывания входа в пирамиды. Отныне мои подданные будут сооружать себе другое подземелье, если, конечно, хотят, чтобы их похоронили как следует. В Египте достаточно территории, чтобы выдолбить мастабу.

– Ничтожество! – крикнул Миринри, отчаянным усилием пытаясь сорвать с себя путы.

– Когда смерть настигнет его, – холодно продолжал Пепи, – наш придворный бальзамировщик возьмется набальзамировать его тело, как должно бальзамировать фараонов или царевичей. Повинуйтесь!

– За меня отомстят! – крикнул Миринри.

– Кто? – с иронией поинтересовался Пепи.

– Унис, он пока еще на свободе.

Он подскочил к ближайшему столу, схватил тяжелую бронзовую амфору с вином и стал бестрепетно дожидаться нападения

При звуке этого имени смертельная бледность покрыла лицо могущественного монарха, и он вздрогнул всем телом. Казалось, его охватило сильное волнение, а точнее – глубочайшая тоска и тревога.

– И этот тоже в Мемфисе? – запинаясь, спросил он.

– Да, и он за меня отомстит и вонзит меч тебе в самое сердце.

– Я сумею его опередить, – пробормотал Пепи про себя.