Эмилио Сальгари - Капитан Темпеста. Дамасский Лев. Дочери фараонов

Миринри миновал ряды стражников, не смевших поднять голову, прикоснулся к руке Нитокри, которую та с улыбкой протянула ему, чтобы подбодрить, и с глубоким вздохом удовлетворения шагнул через порог. Наверное, в этот момент он не думал ни о верном Унисе, ни о несчастной Нефер.

– Ты у себя дома, – произнес Пепи, повернувшись к Миринри, в изумлении глядевшему на просторный, роскошный зал, и приказал оруженосцам: – Займитесь молодым царевичем. Я буду ждать его в тронном зале.

– Мы увидимся? – спросил юноша у Нитокри.

– Да, мой повелитель, – ответила девушка. – Я тоже там буду.

Миринри провели в прохладную туалетную комнату, тоже сиявшую белым мрамором, и поручили заботам юных ассирийских рабов. Полчаса спустя он вышел оттуда вымытый, надушенный, накрашенный и одетый, как подобает царевичу. За ним следовал эскорт из придворных и оруженосцев.

На него надели парик, а сверху водрузили высокую красно-белую корону с золотым уреем надо лбом. Из-под короны спускались на плечи концы полосатого платка-немеса. Короткий плащ из белейшего льна был сколот бесценной заколкой из рубинов и изумрудов, а бедра обвивал схенти, затканный металлической нитью, с большим золотым треугольником с разноцветной глазурью. На ногах были сандалии с золочеными завязками.

Двенадцать гвардейцев с секирами и длинными страусовыми перьями в волосах уже дожидались его в зале, чтобы оказать ему почести, подобающие человеку божественного происхождения, и сопровождать его.

– Властитель ожидает тебя, Сын Солнца, – сказал командир отряда. – Все приглашенные уже на местах.

Они вышли из зала, прошли по длинной галерее, где окна были завешены яркими шторами из тончайшей ткани в разноцветную полоску, и вошли во второй зал, вдвое просторнее первого. Его высокий свод поддерживали два ряда колонн из розового ливийского мрамора.

Миринри застыл на пороге, пораженный великолепием зала. Стены были отделаны зеленым мрамором с красивейшим природным рисунком, потолок искусно расписан, а пол сверкал золотой мозаикой. По углам зала взлетали вверх струи душистой воды, бившие из фонтанов в форме чаш, каждую из которых держали четыре карлика из красного камня. Огромные вазы из ляпис-лазури были полны цветов лотоса и роз, источавших дивный аромат.

В центре зала в два ряда стояли тридцать столиков, накрытых разноцветными льняными скатертями и уставленных золотыми и серебряными тарелками и чашами всех форм и размеров, покрытыми искусной резьбой. В небольших амфорах стояли пальмовые листья. Перед каждым столиком на ковре с мягкими подушками возлежал в ожидании трапезы высокий гость, а за его спиной хорошенькие рабыни освежали воздух опахалами из страусовых перьев.

В конце длинных рядов колонн стоял такой же низкий, как остальные, но более просторный стол, и за ним на шкурах пантеры возлежали Пепи и Нитокри. За их спинами в высоких золотых амфорах стояли восемь опахал с длинными ручками, и восемь рабов время от времени окунали опахала в душистую воду и обрызгивали монарха и его дочь.

– Входи, царевич, – сказал Пепи, видя, что Миринри остановился. – Твое место рядом со мной.

Чуть поколебавшись, юный фараон прошел между двумя рядами столиков, а сановники вскакивали и низко кланялись ему. Он сел рядом с Пепи на шкуру пантеры. Его сияющие глаза, казавшиеся сегодня еще больше и выразительнее, чем всегда, вместо того чтобы смотреть на Пепи, остановились на нежных, с поволокой глазах царевны.

– Вот жизнь, о которой я мечтал в песках пустыни, – сказал он. – Вот моя мечта, и она сбывается.

Пепи вздрогнул, потом его губы скривились в саркастической усмешке.

– Так, значит, ты много лет прожил в пустыне? – спросил он юношу.

– Да, – отозвался Миринри.

– И мечтал о величии и роскоши Мемфиса.

Юный фараон на мгновение задумался и сказал:

– Нет, я все время думал не о роскоши двора фараонов, а о глазах девушки, которую вырвал из рук смерти и которая в моих руках, может быть, испытала первый душевный трепет.

Нитокри смотрела на него с улыбкой.

– Я тоже о тебе не забывала, – сказала она. – Бессонными ночами я часто видела тебя, и тайный голос говорил мне, что я тебя встречу снова и что тот, кто сжимал меня в своих руках, человек не простой. Наша кровь поняла это, кровь богов.

Пепи нахмурился.

– Потом расскажешь мне, почему ты столько лет прожил в пустыне, вдали от роскоши Мемфиса, – сказал он. Затем, обернувшись к рабам, ожидавшим приказаний, распорядился: – Разливайте!